Белоусов как-то странно улыбнулся при этих словах и отвел глаза в сторону. Священник сразу понял, что гонор у парня есть. Такие не любят советы слушать, они полагаются лишь на себя. Сначала шишек набьют, дров наломают и только потом уже научатся ценить и чужой опыт.

Как Рогов ни настаивал, как старательно ни соглашался отец Василий, новый участковый категорически не согласился жить в бывшем доме Рогова, который теперь стал домом священника. Он твердо решил поселиться пока в опорном пункте, а за лето начальство обещало решить вопрос с жилой утепленной пристройкой к нему. Рогов расценил отказ как упрямство, а священник как инфантильную стеснительность, но в отличие от бывшего участкового свою точку зрения озвучивать не стал.

– Ты его строго не суди, – сказал Рогов, когда Белоусов ушел. – Молодой еще. А так, говорят, специалист хороший. Отличник учебы.

– Специалистом станет, когда лет пять поработает, – возразил священник. – Когда опыт появится, а гонор убавится.

– Это конечно, – кивнул Рогов. – Вот пусть здесь и набирается. Работы не очень много, зато опыта общения с людьми наберется точно. В нашем деле ведь от умения общаться и разбираться в людях очень многое зависит.

Отец Василий обратил внимание, что Рогов сказал «в нашем деле». Священник давно понял, что старый участковый, а до этого хороший оперативник, свою работу любил, хотя в последнее время и говорил о ней как о надоевшей. Ему будет легче, если у него нормально пойдет работа в этом частном охранном агентстве, подумал отец Василий. Все же дело знакомое, скучать и рефлексировать будет некогда. Прокис бы Рогов в простых охранниках или завхозах, о чем он говорил прошлым летом. Да и сыну его Олегу будет за что отцом гордиться.

– Знаешь что, Миша, – неожиданно предложил Рогов, – давай я тебе ружье свое подарю. На память.

– Не надо, зачем? – удивился священник.

– Как зачем? Вон с Матюшиным будешь иногда душу отводить. Или вам по сану охотиться запрещено?

– Такого строгого устава не существует, – ответил священник. – Просто нехорошо это. У меня самого не лежит душа ради забавы зверей и птиц убивать, и люди будут косо смотреть, и епархия. Ты представь, если, скажем, участковый будет по вечерам в нерабочее время ходить с бутылкой к поднадзорному, получившему условный срок? Ни уголовный, ни гражданский кодекс он этим не нарушит, и уставу не противоречит, а люди и начальство будут недовольны. Да и сам нормальный мент так не поступит. Согласен?

– Тогда я просто его у тебя оставлю, на хранение. Буду навещать, на охоту ходить. Такой вариант приемлем?

– Приемлем, – с улыбкой согласился отец Василий. – Оставляй, что с тобой делать…

Рогов уехал. Отец Василий только теперь ощутил, как пуст стал его дом. Пока Петрович улаживал свои дела в Управлении и днями пропадал в райцентре, это не так ощущалось. Вроде как на время уехал, и ничего… Теперь же одиночество было настоящим. И приезд Олюшки с Мишаней откладывался как минимум на год. Везти больную жену сразу после операции, даже если все и будет хорошо, прямо в суровую якутскую зиму тоже не стоило. Акклиматизация должна проходить при щадящих условиях. Хотя бы в течение лета, хотя оно здесь и гораздо холоднее, чем в Поволжье. Вроде бы юго-запад Якутии, почти на границе с Иркутской областью, и снега побольше, и зима помягче, чем севернее в лесотундре. Но все же…

Два ближайших дня отец Василий налаживал службу в храме. И его помощник священник отец Никодим, и дьяк отец Трифон к состоянию отца Василия относились с пониманием, вели себя крайне внимательно. Но от этого становилось только тяжелее, будто к тебе относились как к больному. Отец Василий увеличил до предела утренние нагрузки во время зарядки, а потом добавил еще и вечерние, но утешения это не приносило. Забыться не удавалось.

Наутро отец Никодим встретил отца Василия у входа в храм с плохими известиями. Оказывается, Пашутин, бывший некогда председателем колхоза, убежденный коммунист, развернул в селе бурную деятельность. Чего не хватало старику с хорошей пенсией, было совсем не понятно. То ли старая антирелигиозная закалка не давала спать спокойно, то ли еще что. Пашутин в последнее время, особенно когда открылся храм, зачастил в начальную школу села. Он был в курсе всей общественной жизни Верхнеленского, знал, что ближайшей осенью откроется наконец средняя школа. Для всего села была радость, теперь детям не придется ежедневно ездить автобусом за тридцать километров. Пашутин же стал активно интересоваться учебным процессом, программой и, в частности, факультативными часами. Знал старый коммунист, где копать, и накопал факультатив православной тематики. Никто не собирался, да Министерство образования и не разрешило бы включать в курс средней школы Закон Божий. Однако чисто ознакомительный факультативный курс по истории религии, и православия в частности, вызвал в Пашутине настоящую злобу. Убежденный атеист накатал длинную и пространную телегу в районный отдел образования, и оттуда примчалась комиссия. Более того, из епархии, куда неугомонный Пашутин послал копию своей жалобы, пришел ответ на имя отца Василия далеко не лицеприятного содержания. Рекомендовалось наладить более мирные отношения с общественностью и не давать повода к созданию ситуации негативного отношения к церкви. Иными словами, отца Василия попрекнули слабой компетенцией и подрывом авторитета церкви.

Пришлось отцу Василию звонить в епархию и объясняться. На самом деле инициатива такого факультатива исходила от руководства школы, а никак не от священника. Отец Василий согласился лишь вести этот факультатив в соответствии с предложенной программой. Программа была весьма нейтральной, если уж говорить об опасениях Пашутина, и никоим образом не имела пропагандистской направленности. От отца Василия требовались только его знания.

Портил кровь священникам и другой персонаж. Немолодой уже мужик, коренной сельчанин и неудачник Гусев. С начала перестройки он пытался то организовать птичник, то заняться изготовлением кладбищенских оград, чем-то еще. Но все его начинания рушились по двум причинам. Он был пьющим и завистливым мужиком, но весьма недалеким. Отец Василий давно подозревал, что Гусев попал под влияние Пашутина, который его подзуживал и потихоньку спаивал. Делалось это не явно, но то, что декларировалось самим Пашутиным, всегда имело продолжение в виде полухулиганских выходок Гусева.

Рогов, будучи участковым, умудрялся каким-то образом ладить с ними обоими. Если Гусева удавалось держать в узде угрозой административного ареста сроком до пятнадцати суток или вообще привлечением к уголовной ответственности за хулиганство, то с Пашутиным он находил какой-то другой язык. После отъезда Рогова и появления нового, молодого участкового ситуация снова начала накаляться. Отец Василий буквально хватался за голову, не зная, что и предпринять. Он пытался и говорить по-хорошему, и воздействовать через муниципального управляющего Прокопенко, которому, в свою очередь, тоже доставалось от ярого противника частной собственности Пашутина. Относиться «без гнева и пристрастия» к этим двум личностям отец Василий уже не мог, и от этого на душе у него становилось муторно. Нужна была какая-то разрядка, смена обстановки, чтобы он мог восстановить свои душевные силы.

Выручил Матюшин. Или с ним хитрый Рогов поговорил, или, как человек наблюдательный, старый охотник сам догадался о состоянии отца Василия. Заявился к нему в гости около девяти вечера.

– Вечеришь, батюшка? – вместо приветствия спросил охотник.

– А, заходи, Матюшин, – улыбнулся священник. – По делу зашел или как? Могу чайку поставить. Посидим, почаевничаем.

– От чаю не откажусь, – согласился Матюшин и чинно уселся за стол, сложив руки перед собой.

– Слушай, – подал голос из сеней отец Василий, гремя чашками, – а как тебя по имени-отчеству-то величают? А то все Матюшин да Матюшин.