Фролова Валентина Сергеевна
Шрифт:
Григорий Иванович надрывался, кричал в рупор:
— Прекратите! Карл! Лили! Прекратите!
Публика хохотала. Людям даже больше нравилось смотреть на то, как сердится Григорий Иванович, чем на то, как дельфины прыгают и играют в мяч.
Маслюков все оставался на башне. Был настороже. Его как приклеили к спине Диньки. Динька шаг вправо — Маслюков вправо, Динька шаг влево Маслюков влево. И какой серьезный! Вроде раз он при Диньке значит, при деле. Маслюков верил в то, что это он заставил Диньку прекратить работу с Фином. И теперь сторожил Диньку, стоял между ним и рундуком, в котором мячи и неиспользованные еще кегли.
— Карл, в обруч! Карл, в обруч! — из последних сил кричал Григорий Иванович.
Фин нырнул.
Серия гневных щелчков и толчков с придонного слоя воды пошла в сторону дельфинария.
— Карл, презренный трус, пожиратель мертвечины, — хрипел Фин. — Выходи на бой со мной, если ты такой смелый! Лили хрупка и тонка! Оставь ее, Карл, стыдно!
— Ты нам завидуешь! Ты нам завидуешь! Ты нам завидуешь! выбросил залпы ответных щелчков и свистов из глубины в сторону бухты Карл. — Зачем приплыл, если не завидуешь?
— Да, я в твоих грязных водах, Карл, в которых так много мути, что трудно смотреть. Да, я у твоих ворот с очень-очень крепким замком, которым ты так гордишься. Но я тут не потому, что завидую тебе. Я тут потому, что тут мой Земной брат Денис Малышев. Я люблю играть с ним, он любит играть со мной. Я волен выбирать себе Брата.
— И я — волен, — съязвил Карл.
— Не брата — хозяина. Дельфины Океанской стаи не знают Хозяев.
Фин развернулся.
Через несколько минут его серый треугольный плавник уже едва различался вдали, у горловины бухты, на выходе на внешний рейд.
Динька с сожалением снял наушники.
Кто-то может не поверить, что Динька так точно расшифровал звуки, щелчки, серии свистов, которые слышал. Но кто не верит — пусть проверит. Пусть хоть у мамы спрашивает, есть у Диньки Брат в Черном море или нет?… Есть! А братья друг друга понимают. Перевод точен.
Маслюков совсем успокоился. Толкнул крышку рундука. Она грохнула тяжело, железно. Сел на край. Вот, мол, как я тебя проучил. Вот как напугал. Заставил прекратить игры с этим приблудным дельфином!
Ликуй, Маслюков! Бди, сидя на крышке и не сводя с меня глаз. Только не было случая, чтобы Фин, прощаясь, не обдал Диньку с головы до ног фонтанной струей воды. Здесь он где-то, бродяжка Фин. Вблизи башни. Еще не доспорил с Карлом, не сказал последнее слово.
Представление пошло гладко. Лили крутила на носу крашеные деревяшки, Карл усердно прыгал в кольцо. Лили впряглась в лодку и повезла по кругу маленькую дрессированную собачку-болонку в юбочке. Собачка стояла на задних лапках и забавно держалась за палочку с перекладиной, как рулевой за руль. И Карл довольно внятно прохрипел в конце представления:
— Я — Карл…
Трибуны взорвались аплодисментами. Люди повскакивали с мест. Крутили головами, не подвох ли этот хрипой голос, не из громкоговорителя ли? Григорий Иванович сиял. Стоял на тренерском мостике, успокоенный, счастливый. Сказал в динамик ласково, благодарно:
— Не стесняйся, Карлуша! Говори, говори…
И Карлуша, смиренный прихлебала, в предчувствии лакомства, дохлой рыбины, прохрипел:
— Люблю Гришу!
Что сделалось с публикой! Она орала, топала, свистела, аплодировала. Со всех сторон слышалось: «Браво, Карл!». «Браво-о!» Пусть вопят. Рожденный, чтобы быть вольным охотником, хозяином океанских просторов, Карл получил за смиренную службу тушку вчерашней кефали без башки. Хо-хо! Зачем тебе только твои мощные, похожие на конусы зубы, Карл? Зачем пласты мышц под плавниками? Эх ты, жирный лентяй, довольный неволей!
Плеск послышался внизу, у башни. Динька и Маслюков обернулись вместе, нагнулись, держась за леера. Фин, высунувшись из воды, безмолвно смеясь, держал в зубах красивую рыбину, еще живую, трепыхавшую темным хвостом, килограмма в два весом. Он угощал ею Диньку. Это было несомненно угощал. Положил морду с рыбиной на нижнюю палубу башни и смотрел на Диньку.
Динька сбежал вниз, по крученым спиралям железного трапа. Упал на колени. Потянул руку к рыбине. По ее телу шли очень приметные полосы. Более темная чешуя, поблескивающая, похожая на пластинки слюды, образовывала их. Фин разжал зубы. Динька погладил Фина, ощутил молодую шелковистость его кожи. Рыбина живая, вырывающаяся, забила хвостом по голому животу Дениса. Едва-едва ни выбилась из рук. Фин, радостный, нырнул. Пустил фонтан. Окатил Диньку с головы до ног. И уплыл.
Динька поднял голову вверх. Перегнувшись через леера, Маслюков все стоял, глядя на них с Фином, вытаращив глаза и раскрыв рот. Наверное, к нему надо подойти, надавить на эту челюсть снизу, только тогда рот сомкнется. Сам по себе — никогда…
Динька подбрасывал в костер сухие хворостины к орал во все горло:
— Динь-Финия, Динь-Финия — прекрасная страна, Динь-Финия — отчизна, Динь-Финия — судьба. Чуть справа от Бразилии, Чуть слева от Тигринии, Южнее Северинии, Но северней Пингвинии, Вся сине-сине-синяя За береговой линией, Вся ярко-ярко-яркая, Вся жарко-жарко-жаркая Раскинулась Динь-Финия, Чудесная Динь-Финия, Прекрасная Динь-Финия, Полна чудес Динь-Финия, Динь-Финия моя.