— Я могу дать ему техническое задание?

— Тебе придется съездить в Мюнхен.

— Хорошо. И еще просьба. Скоро сюда придет кое-какое оборудование из училища. Нам с Вилли потребуется помещение для лаборатории.

— Лабораторию можно устроить у меня на заводе.

— Нет. Можно ли найти поблизости фольварк или мызу?

— В таком случае я должен поставить в известность городские и партийные власти…

— У меня есть нужные документы.

— Тогда, думаю, это не составит особых затруднений.

Покончив с деловой частью, Маркус ожидал расспросов о жизни, о фронте, о политике. Однако, к его удивлению, ничто это не интересовало старого Хохмайстера. Ноель будто жил в другом мире, время сыпалось сквозь него, как в песочных часах, — не затрагивая, не волнуя, не будоража. Он был озабочен содержанием своего кошелька, и только.

«Боже, неужели я к старости стану таким же?» — мысленно ужаснулся Маркус.

Он сдержанно пожелал отцу спокойной ночи и ушел в свою комнату. Окнами она выходила в сад. Маркус опустил раму, свежий ночной воздух пробежал по разгоряченному лицу. Здесь прошли его детство и юность. Когда-то комната казалась большой. До подоконника можно было достать, только поднявшись на цыпочки. Теперь она как бы сделалась ниже и уже. Голова немного не доставала до потолка. В кровати со стародавними медными набалдашниками, где в детстве мог спать хоть поперек постели, сейчас он едва поместился.

Одна стена была занята полками с книгами и учебниками, на другой — багровел ковер с вытканным изображением схватки янычар с крестоносцами. К нему мать пристегнула большой булавкой боксерские перчатки: в них он впервые вышел на ринг. В простенках между окнами висели фотографии в рамках из мореного дуба. Приличный немецкий мальчик в Альпах с рюкзаком и лыжами. Мальчик с гимназическим ранцем за плечами и капризно поджатыми губами: он был чем-то рассержен. Юноша спортивного типа с гладким пробором. Вот он на ринге вместе с Максом Шмеллингом. Последнюю фотографию, присланную из училища, мать заказала увеличить. На Маркусе была та же фуражка с высокой тульей и черным околышем инженерных войск, какую он носил сейчас, только на погонах еще не серебрились капитанские звездочки.

Среди этих фотографий не было лишь той, которая навечно осталась в памяти. Эмма запомнилась в коротенькой юбочке-шотландке, блузке в полоску и белых спортивных туфлях. В руках она держала ракетку и с вызовом озорницы смотрела в пространство. Это была первая любовь — первый поцелуй, первый восторг… И первая потеря. Эмма училась в женской гимназии двумя классами старше. Отец ее был биологом. Он придерживался свободных взглядов, что, видно, передалось и дочери. Эмма презирала восторженных юнцов, увлеченных национал-социалистическими идеями. Маркуса она хотела переделать. С ней он становился нежным и добрым. Но когда ее не было рядом, его захватывали ринг, свирепые стычки в гитлерюгенде, грохот барабанов, яркость знамен. Хмель юношеской стадности оглушал, горячил кровь.

Эмму арестовала тайная полиция. Когда Маркус однажды пришел к ней, побледневший отец сказал: «Приехали ночью, как это всегда делают гестаповцы, устроили обыск, забрали дочь. Донесла какая-то подружка». Вскоре пропал и ее отец. Опустевшую квартиру занял какой-то функционер с большим семейством.

После Эммы у Маркуса никого не было. Потрясение оказалось настолько сильным, что он вообще стал избегать женщин. Да и другие наступали времена. Народ ждал чуда. Каждый искал лазейку, чтобы преуспеть. Ожидание удачи, свойственное молодости, захватило и Маркуса. И только сейчас, после стольких лет, после фронта, он понял невозвратимость того счастья, какое приходит лишь однажды и ушло навсегда.

Закинув руки на затылок, лежа в своей мягкой и тесной теперь постели, он думал о том, что в сущности уже давно потерял в жизни ясную цель. А «фауст» доводит лишь из жалкого упрямства, не зная, добром или злом обернется это оружие для его родины.

Визит к доктору Хельду оказался для Маркуса полезным. Предварительно отец договорился с доктором по телефону, и тот назначил время приема. Во временное пользование Ноель отдал сыну свой «опель». Когда младший Хохмайстер приехал в Мюнхен, нашел завод БМВ и вошел в кабинет начальника исследовательского отдела, ему показалось, что там никого не было. Лишь пройдя вперед, он разглядел за массивным столом белобрысую голову старичка в черной академической шапочке и в очках с золотой оправой. Маркус едва сдержал улыбку. Доктор, фамилия которого на другие языки переводилась как «богатырь», был до неприличия мал.

Не поднявшись навстречу и не подав руки, Хельд сразу же заговорил о деле:

— Ноель вкратце рассказал о вашей проблеме. К сожалению, она стоит несколько в стороне от вопросов, занимающих мою лабораторию.

— Боюсь, отец не совсем точно информировал вас. Он ничего не смыслит в необходимом мне сплаве. — Хохмайстер подал папку с техническими требованиями и чертежом.

Доктор пробежал глазами текст и, приподняв белесые брови, уставился в чертеж, изображавший трубу диаметром в 44 миллиметра и длиной один метр.

— И этот обрезок канализационной системы может иметь какое-то отношение к оружию? — хмыкнул карлик.

— И вес его не должен превышать полутора килограммов, — в тон ему ответил Хохмайстер, подивившись, что слова Хельда воспринял без раздражения, не так, как случалось в разговорах с Лешем и другими начальниками.

Хельд снова уткнулся в чертеж, поджав отвисшую губу, словно там увидел вместо конфетки кукиш.

— И чтобы он выдерживал давление порядка тысячи атмосфер… — добавил Маркус, с наслаждением отметив, как на лоб гномика набежали мелкие морщины. — Впрочем, об этом сказано в техническом задании.