Занятый своими мыслями пропустил момент появления нашего храма…

'Ещё в той, прошлой жизни, меня поражало, как наши предки выбирали место и строили церкви. Едешь по дороге, она извивается в разные стороны, ныряет в низину или карабкается на крутой холм.

Но вдруг все эти выкрутасы исчезают как по волшебству, расступаются холмы, пропадают овраги и перед нами во всей свое красе, появляется дом Господний.

Золотом блестят купола, увенчанные крестами, устремлена ввысь каменная колонна колокольни и с неё звучит божественная музыка.

Но мы в суете мирской, проносимся в своих автомобилях мимо, зачастую не замечая ничего вокруг. А тот, который отдал свою жизнь за нас и умер на кресте во имя всех нас, продолжает любить и говорить нам об этом. Остановитесь на миг, просто поверните голову, посмотрите на купола и вы увидите его огромное, горящее сердце, дарующее нам, его любовь…'

Остановились перед открытыми настежь воротами, увенчанными иконой, все трое сошли с саней, они сняли шапки и трижды перекрестились, каждый раз склоняясь в поклоне. Я проделал тоже самое, только опустившись на колени. После этого мы прошли в храм.

Видимо предупрежденный заранее, на встречу вышел батюшка, Отец Серафим.

Ещё с полгода назад во мне бродили всякие предубеждения, но все они исчезли, когда встретил этого человека. Все случившееся, заставило пересмотреть и переосмыслить ту точку зрения которую нам навязывали в течение длительного времени, а авантюры девяностых в которое пустилась церковь, только укрепили её. Может здесь и есть такие прощелыги и рвачи, но с другими не общался, да честно говоря, не имею никого желания. Я только на самом начале длинного и трудного пути…

Меня заинтересовал этот поп, так пренебрежительно его называл. Но чем больше спрашивал окружающих, тем больше становилось мое уважение к этому человеку.

В юности, потерял семью, угоревшую в избе, его самого спасло чудо, тоненькая струйка воздуха, пробивавшаяся сквозь плохо проконопаченные стены, он отделался жуткой головной болью. Это был, как он потом рассказывал, первый знак, — 'Но слеп был, ибо не зрел помыслов божьих, а токмо кару'

Вместо другого, которому выпал жребий, пошел в стрельцы, прослужил всего с полгода, когда его полусотня попала в передрягу. Однажды дикая татарва, напала на село приграничное, налетели они рано утром, когда их никто не ждал, перебив немногочисленных защитников, собрали полон и рванули обратно в степь. Не велика была банда, всего десятка три лиходеев, когда пограничники, извещенные сбежавшими детьми прибыли в селение, застали только трупы и пепел. По следам пошли догонять, и вышли к броду, лето в тот год было жаркое и много рек пересыхало, образуя новые переправы. Стража порубежная, почернела от недосыпания и валилась с ног от усталости, пытаясь перекрыть лазейки для татей. Полусотник велел двум десяткам, пойти вниз по течению на пару верст и проверить, нет ли там следов выхода на другой берег с остатними пошел дальше.

Они прошли намеченное и уже решили вертаться взад, когда молодой стрелец, Стешка Урезов заметил обломанные ветви у самой кромки воды, они пошли дальше.

Их взяли через версту. Река, обмелевшая до состояния неглубокого ручейка, едва доставала до конского брюха. Берега сузились настолько, что воины были вынуждены следовать друг за другом. Густая пожухлая листва рогоза стоящего плотной, зеленой стеной не позволяла разглядеть, что-либо в лесу. Ехавший первым Стешка, вдруг вскинул руку, привстал на стременах, пытаясь что-то рассмотреть. Дернулся, словно его укусил слепень и завалился навзничь, получив стрелу в сердце.

И над водой зазвучала басовитая музыка смерти…

Река огласилась истошным ржанием, воплями людей, стонами раненых и хрипом умирающих. Десятник только что и успел выхватить саблю да гаркнуть в полный голос, — 'Вперед', как сразу две стрелы пробили кафтан, а третья впилась в шею, обрывая крик…

Убили всех, просто перестреляв из засады. Стрелец получив стрелу в спину, чуть ниже сердца, упал в воду. Неспешное течение подхватило и понесло тело, от острой боли, не мог вздохнуть, и это, видимо, спасло жизнь. Сквозь толщу воды видел мелких рыбешек, брызнувших серебряной струйкой, мелкие песчинки и камушки на дне, водоросли, проплывающие мимо… В глазах стала наливаться чернота, но сил уже не осталось. Темнота укрыла его, но во мраке заблестела крохотная точечка, рванулся всей душой, и она стала чуть ближе. Он опять устремился к ней, и она засияла ярче. Он раз за разом прилагал все свои силы, продираясь вперед.

И звездочка превратилась в материнское лицо, оно улыбнулось ему, но когда он захотел приблизиться ещё, то услышал её голос, — 'тебе ещё рано, сын…'

Из окружающего мрака появились две ладони, обняли его за голову и прижали к груди, ощутил поцелуй и неведомая сила потащила прочь с размаху швырнула на что-то большое и твердое. От нахлынувшей вдруг боли он сделал судорожный вздох и застонал…

Это был второй знак, к которому Отец Серафим прислушался.

Его подобрали и выходили черемисы, вышедшие на ночную рыбную ловлю, когда через полгода вернулся, выяснилось, что он списан под чистую как умерший.

'Лета 145 года, сентября 7 день, по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии указу, боярину князю Олексею Михайловичу Львову, да дьякам Григорию Нечаеву, да Максиму Чиркову в памяти в Разряд. Да твоею Максимовою приписью написано:

Велети отписать в приказ Большого Дворца к тебе, боярину, к князю Олексею Михайловичу и к дьяком. Ивана Игнатьева сына Безобразова на государевой службе убили ль, и под которыми городами, и котором году убили. И в Разряде про Иванову смерть Безобразова выписать не из чево, описачные столпы в московское разоренье и в пожар 134 году погорели. А в сыску Михайло Матвеев сын Бутурлин, да дьяк Воин Трескин и дворяне: князь Гаврило Хотетовский с товарищи девять человек сказали по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии крестному целованью, что Ивана Игнатьева сына Безобразова убили в 114 году воровские люди. Да к той скаске руки свои приложили'