Погода явно ухудшалась. Легкие облачка, казалось состоявшие из невесомого кружева, которые я видел во время отдыха на леднике, сменились другими, серыми и мрачными, тяжело тянущимися в вышине. Теперь они не исчезали над глубокой зеленой долиной Талгара, а угрюмо колыхаясь, заполняли небо глухим покрывалом, сквозь которое лишь кое-где проглядывала синева. Слабым дуновением откуда-то сверху потянул ветер, и его настойчивые тихие струи подхватывали снежинки, вихрем взлетающие из-под моих кошек при каждом шаге. Одежда, покрытая слоем осколков льда и снега, промокшая от талой воды, теперь начала замерзать. В рукавицы, которые зарывались в снег, когда клювы молотков глубоко проваливались в него не находя опоры, начали ссыпаться пушистые хлопья, и сжатые темляками молотков пальцы рук стали подмерзать; я почувствовал себя дискомфортно. Набирая высоту по крутому снежному склону, я отклонился влево, огибая скальный уступ, преграждавший мне дорогу. Снег очень слабо держался на льду, и приходилось идти с предельной осторожностью, так как клювы молотков и зубья кошек не находили достаточной опоры в его тонком слое, а до льда не доставали. Несколько раз я с замиранием сердца соскальзывал вместе со снегом вниз, обнажая черноту льда, отчаянно пытаясь удержаться на ногах, и, проехав метр-полтора, останавливался. Удача не отворачивалась от меня.

Во время одного из таких инцидентов послышались крики. Обернувшись в сторону пика Маяковского, который был уже почти наравне со мною, я увидел на его вершине людей. Это были ребята, пролезшие северный гребень. Среди всех я ясно различил крупную квадратную фигуру Андрея Барбашинова, с блестевшими на свету очками. Друзья махали мне руками, словно подбадривая, пытаясь показать, что я не одинок среди ледяной пустыни. Нас разделяло несколько километров пустоты, несколько километров чистейшего холодного воздуха, но ощущение было такое, точно мы с ними находимся на разных планетах, абсолютно недосягаемые друг для друга.

– Денис, - Андрей, казалось, вложил в голос всю свою недюжинную силу, - там “жопа” идет!

Он махнул рукой на юго-запад, откуда шла непогода, и я засмеялся. Мне было хорошо от его заботы о моем одиноком силуэте на вертикальном сколе стоящей прямо перед ними Северной стены пика Орджоникидзе. Когда Андрей делился потом своими впечатлениями, он лишь упомянул о мухе на витринном стекле, сравнивая меня с ней. Я махнул ему в ответ и крикнул:

– Сам ты...

Откуда-то изнутри саднящей занозой подкралась зависть, больно кольнула сердце. Эти четверо были на вершине, сидели довольные, болтая ногами, глядя на землю, оставшуюся глубоко внизу. Для них эта гора скоро благополучно завершится несложным спуском по пути подъема, и они позволили себе расслабиться в тепле и безопасности вершины. Мне же до цели своего восхождения было еще бесконечно далеко... Хотя... Я вспомнил свой срыв на спуске с “Маяка” после восхождения по юго-восточной стене. Тот ненадежный крюк,- будь он проклят...

Спустившись по камину с пробкой, Андрей Молотов вщелкнул свою самостраховку в торчащий чуть выше полочки, на которой он стоял, старый швеллерный крюк. За ним по веревке соскользнул и я, встав рядом. Было тесно и неудобно на этой маленькой площадке. Повертев головой, я увидел справа, в направлении гребня, до которого оставалось от силы метров сорок, широкий удобный выступ. Вот туда бы мне встать! Я глянул вверх, - Боб возился с веревкой, готовясь к спуску, и сейчас ему будет нужно место. Ни секунды не колеблясь, я вщелкнулся карабином самостраховки в тот же швеллер, и отцепив от себя основную веревку, начал облазить Андрея чуть выше. Под руку попался крюк. До площадки было метра полтора, и, вытянув ногу, я совсем чуть-чуть не дотянулся до ее края. Что за черт! Тогда я решил пойти на хитрость. Ухватившись руками за карабин в крюке, я откинулся назад, и, качнувшись на нем, маятником прыгнул на полку. Раздался звон. Перед моими глазами тусклой вспышкой мелькнуло лезвие швеллера, и я увидел проносящиеся куда-то вверх скалы. Это длилось по моим ощущениям целую вечность, длиннее всей моей жизни, а затем резкий рывок и удар о скалы привели меня в чувство. Инстинктивно, до боли в суставах я вцепился в выступы скалы и глянул вверх. Меня затрясло от страха. Андрей стоял метрах в четырех выше, откинувшись к стене, и удивленно взирал на меня. Нас связывала тонкая линия наших самостраховок, а между ними злой насмешкой судьбы болтался крюк. От взгляда под ноги закружилась голова - там метрах в двадцати ниже под крутой стенкой торчали из-под тонкого снега хищные зубья гранита. Я лежал как раз на перегибе у верхнего края этого отвеса, и веревка, связывающая Андрея со мной была натянута как струна. Нас спасла его реакция, - сдерни я его вниз, и Бобу осталось бы только констатировать нашу смерть. Вот тебе и простой спуск!..

Чувствуя, что если поддамся предательской слабости страха, то сейчас же поверну обратно, я стиснул покрепче зубы, и со злостью полез вверх, беспорядочно расшвыривая комки снега. Когда через пять минут мой взгляд скользнул по вершине пика Маяковского, она была пуста, царапая голой скалой купол неба. Судя по всему, мои друзья начали спуск.

Неспешно набирая высоту по снежному склону, я постепенно приближался к ключевому участку пути. Он постепенно заполнял взгляд и сознание, подавляя своей монументальностью. Это был неширокий ледовый желоб, горловина между двумя скальными массивами, которые вертикальными бастионами вздымались метрах в ста впереди. От взгляда на горловину похолодело бы и более мужественное чем у меня сердце. Там голубела чистая поверхность ледовой стены, более крутой у начала, и слегка выполаживающейся в вышине; мне стало плохо от одного ее вида. Сознание отказывалось воспринимать мысль о попытке преодоления этого хрустального замка, неведомо как держащегося на скалах. Такой лед я впервые видел вблизи, - не абстрактно, с безопасного расстояния, а непосредственно у его начала. Мой взгляд невольно метнулся вправо, туда, куда в обход скального бастиона уходил широкий слегка заснеженный кулуар. Там, по крайней мере, не так страшно. Может быть он выводит на гребень? Или влево, - кажется, там есть шанс пройти. Но здесь!.. Затылок уперся в спину, когда голова, поднимаясь вслед за изумленным взглядом, запрокинулась назад, - здесь у меня нет никаких шансов. Я вдруг ясно увидел себя, судорожно карабкающегося по этой невероятной крутизне. Один, без страховки, уставший от долгого пути, с ненадежным снаряжением... Внезапно я, тот, что лез по горловине, вскрикнул, и в брызгах ледяного крошева сорвался вниз. Плавно, точно в замедленном кино, кувыркаясь в невесомом падении, мое тело с раскинутыми руками, разинутым в немом крике ртом и выпученными глазами скользнуло по глади отвеса, ударилось в неглубокий снег, и уже безжизненное и пустое, едва не задев меня, в ужасе замершего у края бергшрунда, покатилось за перегиб ледника. Слабо заклубился взвихренный снег, и все успокоилось. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я смог отвести взгляд от того места, где исчез мой призрак. Кровь бешено стучала в висках, и сердце колотилось так, словно хотело выпрыгнуть наружу. Я снял рукавицу, и, черпнув горсть снега, прижал ладонь к пламенеющему лбу...

Насколько я помнил описание маршрута, этот ледовый желоб рекомендовалось обходить по скалам слева. По горловине, мол, летят камни и лед, там слишком круто, а скалы же чуть положе, и надежней. Что верно, то верно. Будь у меня крючья, я бы тоже наверняка полез по скалам. Но без страховки там еще опасней, чем на льду, ибо на льду я сам создаю себе точки опоры, а на скале приходится пользоваться только теми, что уже есть. Поэтому я и решил отказаться от этого варианта, и пройти по льду.

Довольно долгое время я пытался успокоиться. Образ падающего тела возникал передо мной, стоило только поднять глаза на ледовую стену, и я в страхе сжимался. Добро бы это был кто-то другой. Так ведь нет! Это был я, я сам, и его взгляд пронзал меня горьким упреком.

В порывах крепнущего ветра закружились снежинки. Начиналась непогода. Долину ледника Орджоникидзе заволакивал туман, и башню "Маяка" тоже начали окутывать щупальца облачности. Я надел шапку, прикрыв стынущие уши. Сейчас не время обращать внимание на капризы природы, мне необходимо вылезти на вершину. Под рукавицы на руки натянул шерстяные перчатки, и до подбородка застегнул молнию анорака. Снова предстоял бергшрунд.

От трещины, петляя то вправо, то влево, я поднялся к краю горловины. Цепочка моих следов словно демонстрировала мои колебания. Мне хотелось пройти горловину, и в то же время было очень боязно соваться на ее неприступный лед. Хотелось обогнуть скалы, и уйти по кулуару вправо, а безумное честолюбие не могло смириться с капитуляцией перед сложностью маршрута. В конце концов гордость победила страх. С правой стороны нижняя крутая часть желоба была менее протяженной из-за натекавшей со скал талой воды, образовавшей панцирь льда, этакие подмостки перед основной сценой. Именно сюда я и решил сунуться. В круговерти сыплющихся снежных хлопьев, замирая от страха, я начал этот кошмарный подъем, который, казалось, уводил прямо в близкое серое небо.

Советский молоток, затупленный о попавший под него камень, уже не входил в лед с прежней легкостью. Каждый удар скалывал из-под его клюва звонкие линзы, и только после трех-четырех попыток мне удавалось вогнать его достаточно прочно. Намахавшиеся за время подъема руки побаливали, а уж о ногах говорить и не приходится, - икры под непрерывной нагрузкой стягивались в тугой комок. Вот я, поднявшись метров на восемь, с трудом вонзил молоток правой руки на метр выше. Подшагнул левой ногой, почувствовав по звуку как ненадежно вошла в склон левая кошка, но перебивать ее не стал. Перенеся вес тела на нее и на правую руку, подтянулся, и поставил правую ногу. Теперь, откинувшись на молотке правой руки, начал извлекать глубоко вонзившийся японский молоток, как вдруг мир перед глазами крутанулся на сто восемьдесят градусов, и я повис на левой руке, судорожно вцепившись в рукоять молотка, спиной к склону. Взору открылась завлекающая пустота внизу. Так вот скользнешь по этой глади, и соберут тебя по частям у самого подножия. “Ну, уж дудки, - подумал я с неожиданной злостью, - не дождетесь!” Левая кошка каким-то чудом уцепилась за лед, и это помогло мне не повернуться так резко, чтобы вырвать удержавшийся в склоне японский молоток. Р-раз! Оттолкнувшись от склона правой рукой, я изо всех сил всадил зажатый в ней ледоруб, одновременно повернувшись лицом к стене. Слава Богу, затупленная сталь на этот раз вошла в лед безукоризненно, а через секунду так же прочно сидели в нем и кошки.