Фомин молчал.

Салим тоже.

– Когда поезд? – спросил Фомин, и уже сам глянул в синюю строку с цифрами. – В девять… С Белорусского… Поехали. Успеем. Ради Стаса. Только это будет наш мужской секрет. И никому!

– Никому! – поклялся Салим.

Ходоков в святую обитель набралась перед вагоном чертова дюжина. Ждали еще двоих, мать и дочь, но незадолго до отправления выяснилось, что они заболели и сдали билеты. Почти все остальные честно подошли за час, как договаривались. Девять богомольных тетушек-бабушек, считая вместе с Вигнатей и ее верной Любуней, пара воцерковленных дядечек, примазавшихся к бабушкам, и молодуха вполне адекватного вида, слегка съехавшая с катушек после позднего выкидыша. Бабушки дружно утешали ее еще на перроне тем, что Владыка кого любит, тех сильней и проверяет. Девушке радостно было слышать, что ее так сильно обожают, что убивают ее младенца перед самыми родами, а ее оставляют бесплодной до конца дней, но как-то не очень радостно. Может быть, девушка была от природы не мазохистка, потому и не веселилась. А может, эта нерадость проистекала в ней тупо от лукавого и от недостатка веры. И святые мощи, то есть кусок трупа не закопанного когда-то в землю бедолаги-мученика, могли бы ей помочь ощутить восторг от этой трагедии в полную силу. Девушка слушала старушек отрешенно, и как только стало разрешено грузиться в вагон, вздохнула с временным облегчением. Макс помог мужчинам помочь бабушкам и вышел на перрон покурить и позвонить Алке.

– Ну, чего там у вас? – спросила Алка.

– Дурдом на выезде! – признался Максим.

– На выезде – это точно! – засмеялась Алка. – В общем, ты там не соскучишься!

– Если выживу – не соскучусь! – согласился Макс. – Вечно Вигнатя во всякое не как у людей втрескивается. Ехала бы на спец-автобусе, как все обычные паломники. Нет, собрался тут такой паноптикум, что… ты бы их видела! Их на верхние полки только домкратом поднимать!

– Масюль… – осторожно начала Алла, – Масюль, а нельзя там на месте как-то решить вопрос с купе и…

– Опять ты за свое! – раздраженно перебил ее Макс. – Ну нельзя, не получится. Она хочет «всё как все» – и всё! В плацкартном – значит в плацкартном. Картошку с капустой – значит картошку с капустой. Ладно, я переживу и за ней дослежу, раз уж взялся. Проехали.

– Поехали? Вы уже поехали? Макс, повтори, там шумело, я не услышала!

– Да, поехали, уже поехали.

– Ну счастливо! Держись! Я тебя люблю!

– Я тебя тоже, пока!

– Пока. Ой, Макс, Макс, погоди, не вешай. Ты только не ругайся, пожалуйста, но я тебе там это… цыпленка завернула. На всякий случай.

– Алунь, ты что, с ума сошла? Какого еще цыпленка?! Во что завернула?

– В пищевую пленку. Он там сверху… Макс, я тебя умоляю, не ругайся.

– Алка, я от тебя в кайфе. Давай поженимся. Немедленно. Не отказывай мне, я этого не переживу! Уйду в монастырь!

– В женский.

– Молодой человек, войдите в вагон, поезд трогается!!!

Людей в вагоне было немного. Макс моментально оценил обстановку, сунул проводнице пару купюр и попросил поселить его в самом тихом отсеке ее замечательного звездолета. Подальше от бабушек. И желательно с интеллигентным компаньоном на бутылочку-другую пивка. Проводница обрадовалась и побежала хлопотать, пока Макс проведывал Вигнатю.

– Тихий отсек есть, даже не один, а компаньонов выбирайте, – радостно сообщила ему проводница, как только Макс пошел к ней узнать насчет кипятка по поручению старшей богомолки.

Первый тихий отсек Максим забраковал издали: дырявые носки, торчащие вместе с кусками немытых ног над нижней койкой этого отсека, ему категорически не понравились.

Во втором отсеке ехал опрятный смуглый паренек слегка затравленного вида. Напротив него Макс и поселился, выбрав из двух зол наименьшее.

Первым делом, когда все устаканилось, Макс достал на свет божий цыпленка и буркнул вслух, не удержавшись:

– Дурдом на выезде…

– Вы мне? – переспросил мальчишка, глазеющий в окно.

– Нет, я так. Стих вспомнил.

– Какой?

– Девушка провожает парня в дорогу… Начало не помню, только кусок.