Она отмахнулась:

– Да такие заживают сами… Хотя, ладно. Мне кажется, в тебе все-таки есть лекарский дар. Слабенький, но есть.

– Это массаж, – объяснил я.

– Да, – согласилась она, – массаж у тебя действительно целебный. Но и в бою ты неплохо поработал. Честно говоря, не ожидала.

– Да что хорошего, – ответил я уныло. – Человеков убил… А у них тоже есть, наверное, души. Даже у муравьев есть, значит, и у человеков тоже что-то вроде. И покаяться не дал!.. Какой я, оказывается, нехороший человек…

– Зато жив, – бросила она. – Это и есть жизнь.

– Разве это жизнь? – спросил я печально. – Во грехе, что во тьме. Как язычник, прости Господи…

– Жизнь, – заверила она.

– Жизнь ничего не стоит, – сказал я грустно, – но ведь и ничто не стоит жизни!.. В благополучном мире жизнь – горизонтальное падение, а здесь и под углом, и прямобрякальное…

Я все ждал, что сбросит одежду и даст себя осмотреть, кровь хоть и почти перестала сочиться из ран, но не думаю, что не тревожат, однако торопливо сняла со всех мешки и сложила в кучу. Так же быстро пошарила по карманам, собрала амулеты и талисманы. У Кривозуба оказалось три: один на шее и два на груди.

– Амулет от змей и ящеров!.. – воскликнула она пораженно. – Что за дурак… Ладно, за него дадут большие деньги.

– Возьмите себе, – предложил я. – У меня принципы.

– Что?

– Принципы, – пояснил я. – Нравственные.

– А-а-а… А в чем они?

Я подумал, ответил честно:

– Не знаю. Но они есть, седалишным нервом чую. Не укради, не убий… Дальше не помню. Во всяком случае, насчет прелюбодеяния Моисей перестарался.

Она не слушала, перебирала собранное с трупов, ответила рассеянно:

– У меня такой амулет есть… и такой… Да, эти победнее… Ага, кое-что есть, есть… Ух ты, даже малахитник… Дурачье… Просто оскорбительно, какой легкой добычей они меня сочли.

Наконец она вытряхнула на землю содержимое мешков, сортировала, перекладывала, качала головой. Как я понял, самое ценное отыскалось в мешке Кривозуба, у других только еда, водяные кристаллы да еще амулеты, отпугивающие ядовитых насекомых. Джильдина, несмотря на боевое умение воина, показала себя крайне хозяйственной: сложила почти весь дроп в свой мешок, с трудом подняла, взвесила на руке.

– Леди Джильдина, – сказал я встревожено, – у вас открылись раны. Мне будет хреново, если откинете ваши благородные копыта… Странно, кровь у вас течет тоже красная. Я уж думал, голубая, как у осьминога.

Она посмотрела по сторонам, явной опасности нет, хмыкнула, но жилет сбросила. Солнце заиграло на не по-женски мышцастом теле. Разогретые схваткой могучие мускулы плеч вздулись, кровь сочится все медленнее, но рана при всей неглубокости длинная, на боку порез глубже, а на скуле только коричневая корка запекшейся крови.

– Вам надо лечь, – напомнил я, – расслабиться…

Легла она равнодушно, взгляд устремлен в небо, я вижу, как обдумывает что-то важное, ну там, как пройти через гряду или войти в Кольцо Королей, а здесь только ее тело…

Правда, когда я разминал ее грудные мышцы и очень уж переусердствовал в разогреве вторичных половых, сперва стараясь их нащупать на этих блоках мускулов, а потом не потерять, она поинтересовалась язвительно:

– Что, и там раны?

– Нет, – ответил я, – но чувствительные ниточки отсюда ведут и в другие места. Если тут размять, то раны быстрее зарастут и на плече.

Она прислушалась к своим ощущениям, я в самом деле потихоньку излечиваю раны и соединяю их края, на лице отразилось сомнение. Я читал в ее глазах, что чувствительно совсем в другом месте, но промолчала, вдруг уловив, что я не только дурак и новичок, но еще и самец. Мне почудилось в ее глазах великое сомнение при таком неприятном открытии. Все-таки самец, если он самец, должен быть крупнее и сильнее самки. Это у жаб или пауков самки крупнее, а мы вроде бы люди.

Внезапно она спросила настороженно:

– Что так смотришь?

Я смутился, пойманный на горячем, потряс головой.

– Да пустяки, не обращайте внимания, ваша могучесть.

– Нет, ты скажи, – сказала она настойчиво. – Что-то мне не понравилось, как ты смотришь.

Я развел руками, но спохватился и снова принялся разминать ей горы мышц.

– Простите, ваша мышцастость. Сам знаю, надо о подвигах думать, о Родине и сокровищах, но у вас глаза…

– Что? – спросила она быстро и провела ладонью по лицу. – Что у меня с глазами?