– Девочки, я, кажется, первый раз в жизни по-настоящему провожаю солнце, – прошептала Лиза.

Мы, не сговариваясь, словно проводили некий обряд, главным правилом которого было – не торопиться.

– Слишком большая роскошь – такой вот вечер, – это снова Лиза.

– Роскошь – потому что ты считаешь себя беднячкой, – хмыкнула моя добрая Ольга.

– Нет, потому что у меня нет времени! – Лиза обижалась так же легко, как радовалась.

– О чем ты говоришь? Все время Вселенной принадлежит тебе! Куда торопишься-то? К смерти?

У Ольги есть одна несносная привычка – говорить все именно так, как она думает. Из-за этого большинство знакомых считают ее злючкой и стервой, что весьма далеко от истины. Просто Ольга – образец самой неприличной честности. В общении с близкими она не выбирает выражения и не скрывает дурного настроения, если таковое случается. В такие минуты главное – не пытаться его улучшить. А я регулярно этим грешила, пытаясь доказывать подруге, что мир не так плох, как она о нем думает. Это и было наиболее частой причиной наших ссор. Ольга с ее словесной меткостью называла мою привычку попытками красить чужой забор: гораздо легче испортить, чем услужить. После того как я переставала капать на мозги Ольге, пытаясь покрасить ее забор в розовые оттенки, наши отношения снова возвращались к терпкой и бодрящей, как зеленый чай, дружбе.

Мы сидели на берегу Байкала – три яблока, выпавшие из одной корзины. Разведенная Лиза с призраком одиночества за плечами, я, живущая на грани разрыва, и Ольга – с попытками в очередной раз изменить свой брак или уже развалить окончательно. Она, как и я, пыталась ответить на вопрос – имеет ли еще шансы на счастье их связь с Серегой? Выбор осложнялся наличием малолетней Дашки, боготворящей папу, и отсутствием работы у Ольги. То есть формально работа у нее была, но зарплата преподавателя позволяла только одно из двух: или снимать квартиру, или питаться только хлебом и водой.

С Серегой они уже расходились и сходились несколько раз, и каждый раз Ольга убеждала себя в своей вине перед мужем и первая делала шаг к примирению. Последующие несколько недель она искренне старалась быть хорошей женой, но все всегда заканчивалось бурной ссорой, чреватой порчей совместного имущества. Причем нельзя было угадать, кто нанесет порчу: однажды Серега со злости на жену сломал собственный плеер, а в другой раз – стул, швырнув его об пол.

Но, несмотря на сходство наших ситуаций и вопросов, в последний ольхонский вечер мы оставили их за занавесом будущего. В день прощания с Байкалом на них было наложено негласное табу: никто не произносил запрета вслух, но все привычные жалобы казались неуместными на фоне очередного долгого расставания.

У последнего вечера был вкуса чая, сдобренного лимоном и медом. Намывшись в бане, пропитавшись жаром горячего дерева, мы сидели в нашем домике в одних майках, обернув головы тюрбанами из полотенец, и пили чай с медовыми пирожными. Если вы только могли бы представить вкус этих пирожных, таких нежных, что их можно сплющить двумя пальцами! Я ни разу не видела в Москве подобных сладостей – круглых, рыжих, с тоненькими прослойками нежного белого крема, обсыпанных пахучей крошкой, которой немедленно покрывается все – рот, руки, рубашка, кровать. Мой первый начальник почему-то называл эти пирожные шанежками.

И вот мы сидели, уминали шанежки и говорили об одиночестве, йоге и магии.

Вечер давно стал ночью. Дети мирно сопели во сне: Дарька – раскинувшись поверх одеяла, Илюша – свернувшись по-щенячьи клубком. От стен домика пахло деревом. От Лизы – ромашковым шампунем, от Ольги – кокосовым кремом. Я чувствовала, как время песочной струей шуршит за окнами домика, и мир покачивается, как огромная лодка, в которой мы плывем к будущему, где нам всем будет лучше, чем в прошлом. Не знаю, откуда взялась у меня эта уверенность в разгар ночи под развалинами моей семейной жизни, в период, когда я плакала куда чаще, чем чистила зубы. Но уверенность в том, что все будет куда лучше, чем раньше, была такой же осязаемой, как вкус чая с чабрецом. Лиза и Ольга чувствовали, похоже, нечто подобное.

– Скажите, а какое у вас сейчас самое главное желание? – вдруг спросила Ольга. – Если бы сейчас Вселенная открыла окно и крикнула: «Проси – получишь!», что бы вы пожелали?

– Только одно желание? – уточнила Лиза.

– Только одно. Как будто звезда падает – больше не успеешь. Самое главное.

– Пусть все будет, как должно, – сказала я.

– Что?..

– Мое желание звучало бы так: «Пусть все будет, как должно», – пояснила я. – Я задала себе твой вопрос – что для меня сейчас самое важное? – и услышала в ответ только эту фразу. Я думаю, бессмысленно указывать Вселенной пути, как сделать нас счастливыми. Ей сверху виднее.

Где-то за пределами нашей лодки ненавязчиво зазвенела гитара.

– Как хорошо, – выдохнула Ольга, опираясь спиной о стену и вытягивая вперед свои тонкие бледные руки. – Неописуемо хорошо. Какие еще могут быть желания, девочки? А ну их всех… в маятник!

Москва встретила меня пасмурным небом, заплаканными стеклами автобуса и новым шевелением тоски внутри. Я возвращалась окрепшая, но не знала – надолго ли хватит этой внутренней крепости на московских душевных сквозняках?