И еще: едва ли можно повторить вслед за поляками-современниками, что Годунов был милостивым правителем для крестьян и тираном для бояр и шляхты [200] , однако можно согласиться с В. Козляковым: Годунов сам по себе, может быть, был и не так уж плох, однако «дурная наследственность» (имеется в виду «школа» при дворе Ивана Грозного) сказалась на его царствовании [201] . Если так, то это лишний раз подтверждает: первопричина Смуты – то, что Иван Грозный сотворил со страной в опричные годы.

Вскоре после победы первого Самозванца в стране начались большие перемены к лучшему. Лжедмитрий Первый, помимо всего прочего, вел борьбу с коррупцией и волокитой, даже не любивший его голландец Исаак Масса писал, что «установленные им законы в государстве были безупречно хороши» [202] . Всем служилым он удвоил содержание, а помещикам их земельные наделы при одновременном строгом преследовании взяток, включая прямой запрет брать «посулы» и «поминки». Зато по средам и субботам сам царь принимал челобитные по всем делам. Все судопроизводство было объявлено бесплатным.

Далее, он разрешил «обществам» (очевидно, общинам, посадам и т. д.) самим платить подати в казну (что, впрочем, не так уж, возможно, и хорошо… но об этом в конце книги) и вообще, по словам английского современника, сделал свое государство чуть ли не самым свободным в тогдашней Европе. Собирался он и продолжить дело своего мнимого прадеда Ивана III – приступить к новой секуляризации церковного имущества, оставив монастырям «необходимое содержание», а все остальное их имущество отобрав в казну. Приказ сделать опись церковно-монастырского имущества он успел отдать [203] . Помимо всего прочего, новым царем было запрещено устанавливать потомственные кабалы, а равно кабалить за чьи-либо долги родственников должника, долг отныне касался только его самого [204] .

При этом своей победой Лжедмитрий I был обязан отнюдь не полякам. Сами польские сенаторы (кроме Зебжидовского и, понятно, Мнишека) отказались его поддерживать в период борьбы за власть, мотивируя это тем, что, если бы он был и подлинный царевич, то ради сохранения мира с Москвой поддерживать его все-таки не нужно. На Сейме в январе 1605 г. Мнишека обвинили чуть ли не в измене за то, что позволил навербовать в своих владениях наемников против Годунова. Сенатор Ян Замойский, отражая мнение большинства «панов радных», прямо сказал, что не верит в спасение царевича: «Он же говорит, что на его место умертвили другого. Что это за Плавтова или Теренциева комедия! Виданное ли дело – зарезать и не посмотреть, того ли зарезали? Если так, то можно было зарезать козла или барана!» [205]

А краковский кастелян накануне переправы Лжедмитрия через Днепр (13 октября 1604 г.) убрал из района переправы все паромы. Помимо нежелания ссориться с Москвой, многие польские сенаторы испытывали опасения (как мы вскоре увидим, абсолютно обоснованные), что обещаниям Самозванца по отношению к Речи Посполитой верить нельзя. Канцлер Л. Сапега прямо так и сказал: «Мы не можем льстить себя надеждой, что по отношению к нам он будет более честен, чем мы по отношению к Годунову» [206] .

Что касается наемников, то они проявляли жадность, вымогая у Самозванца все жалованье сразу, угрожая в противном случае уйти, и тогда, мол, «быть тебе на колу!» (так и говорили) [207] . Многие из наемников оставили Лжедмитрия еще до поражения под Добрыничами 21 января 1605 года [208] , большинство же из оставшихся разбежалось после этого поражения [209] , а будущий тесть Мнишек «особо отличился», прихватив с собой и соболью шубу «царевича» [210] .

Победой же своей Лжедмитрий обязан был тому, что народ его приветствовал, а войска постепенно отказались сражаться за Годунова. Так что герой пушкинской драмы «Борис Годунов» (кстати, тоже Пушкин, вероятно, предок поэта) имел все основания говорить Басманову, что «сильны мы (сторонники Лжедмитрия. – Д.В.)… /Не войском, нет, не польскою помогой, /А мнением, да, мнением народным». Кстати, истинным царем признал Лжедмитрия и дьяк Щелкалов [211] , возможно, надеясь, что тот осуществит его мечту о союзе с Габсбургами.

Однако если так, то Щелкалову пришлось разочароваться. Лжедмитрий думал в первую очередь о России. Еще в период борьбы за трон он строго запрещал польским шляхтичам и солдатам грабежи мирного населения (впрочем, эти запреты далеко не всегда соблюдались…), что, естественно, вызывало их недовольство [212] . А у самого претендента, понятно, росло недовольство тем, что (слово опять-таки герою Пушкина) «казаки лишь села жгут да грабят», а «поляки лишь хвастают да пьют».