Что касается крестьянства, то указом от 1 февраля 1606 г. царь подтвердил указ своего предшественника, что те помещичьи крестьяне, которые «сбрели» к новым владельцам «от бедности» (т. е. те, кого помещики оказывались кормить), остаются за новыми хозяевами, кто принял их в голодные времена [228] .

Иначе относилась к новому царю боярская верхушка. Бояре не для того свергали «худородного» Годунова, чтобы отдавать престол неизвестно кому, тут Р.Г. Скрынников прав, но народ был за царя, а иметь свои вооруженные свиты новый царь боярам запретил, причем сразу по вступлении в Москву, 20 июня 1605 года [229] . Приходилось смириться, по крайней мере на время, тем более что царь, вопреки утверждениям некоторых современников об «опасном пренебрежении царя своему Сенату» (т. е. Боярской думе, которую он на польский манер стал именовать Сенатом) [230] , был на редкость терпим к мирной боярской оппозиции: например, он позволял боярам говорить себе в глаза: «Великий государь, ты солгал!» (попробовали бы сказать такое Годунову, не говоря уже о Грозном!) и помиловал сосланного было в Вятку М. Татищева, упрекавшего его за употребление телятины (которую русские в то время не ели) [231] .

Сказав о Самозванце столько хорошего, отметим его недостатки. Помимо легкомыслия, в том числе и в вопросах собственной безопасности (что в конце концов стоило ему жизни), и в контроле над расходами государственных средств, новый царь был большим любителем прекрасного пола. Царь был падок до женщин и позволял себе в этом отношении грязные и отвратительные удовольствия. Помимо романа с Ксенией Годуновой (которую он удалил во Владимир и постриг в монастырь под именем Ольги только перед самым приездом в Москву Марины Мнишек, по требованию отца последней), имеются сведения (их сообщает нам Дм. Иловайский) о примерно тридцати женщинах, которые от него забеременели [232] .

Однако, повторим, народ Самозванца в целом поддерживал. И убийство его отнюдь не было делом народным: народ подняли на восстание его именем, пустив слух, что «ляхи хотят убить царя», чему были все основания верить: как уже сказано, Самозванец наотрез отказался отдавать Польше «в благодарность за помощь» какие-либо русские земли или ссориться в угоду Польше, например, со шведами.

Единственное, что он собирался выполнить из обещанного, – это провести войну с Крымским ханством, да и то лишь потому, что это отвечало также и интересам России: «Московская Русь находилась постоянно в страхе и бедственном положении [от крымского хана]; ее лучшие земли оставались малонаселенными, ее жители постоянно уводились в плен, и их приходилось выкупать дорогой ценой; пока существовало такое соседство, русский народ должен был оставаться в бедности и всякое стремление к его улучшениям встречало с этой стороны препятствие и замедление» [233] . Добавлю, что в 1605–1606 гг. еще живы были люди, помнившие ужасы нашествия 1571–1572 гг.

При этом война с Крымским ханством почти автоматически означала и войну с Турцией. И в самом деле, с самого прибытия в Москву намерение воевать с татарами и турками (выделено мною. – Д.В.) не сходило с языка у Дмитрия. И в самом деле, еще в 1598 г., во время похода крымского хана Казы-Гирея на Москву (на сей раз остановленного Борисом Годуновым без боя на дальних подступах к столице) на помощь татарам и «турский царь прислал янычар с 7000» [234] . С учетом того, сколь сильна тогда была Османская империя, без помощи союзников России пришлось бы, мягко говоря, нелегко!

Многие историки считают крымский план Лжедмитрия авантюрой, однако вспомним: полвека назад только нерешительность его мнимого отца помешала решить крымский вопрос раз и навсегда. Притом необходимо отметить, что подготовка к походу носила достаточно фундаментальный характер, царь самолично вникал во многие детали похода [235] , а также интересовался наличием потенциальных союзников, посылал специальных послов узнать, готовится ли мир между «цесарем» и турецким султаном, «и хто с цесарем на Турского в соединенье? И король Литовский цесарю помогает ли, и хто из иных государей с цесарем стоит заодин против Турского?» [236] С Папой Римским Самозванец тоже толковал «только о союзе против турок» [237] .

Так вот, необходимо отметить, что как раз в этом деле, важном для самой России, новоявленные «друзья» – папский престол, Польша и Габсбурги – не горели желанием объединяться с Москвой, на неоднократные обращения Лжедмитрия они отвечали в том духе, что «вы начните, а мы поддержим» [238] . Более того, Священная Римская империя как раз в 1606 г. заключила мир с Турцией (с которой, как уже говорилось, воевала с 1592 г.). Лжедмитрий, кроме всего прочего, убеждал Папу Павла V не допустить императора Рудольфа до мира с Турцией [239] . Мир, правда, был заключен уже через полгода после свержения и гибели Лжедмитрия, 11 ноября, но переговоры-то начались еще при нем!

В общем, плохим для габсбургско-католического лагеря Лжедмитрий был союзником, как и тот для него. Более того, в Польше наметилось стремление отставить от престола короля Сигизмунда, заменив его… Лжедмитрием! А что, мы уже видели: не впервой было московскому царю претендовать на польский трон.

Неудивительно поэтому как то, что враждебные переменам силы старомосковского боярства (вероятно, и духовенства – угроза секуляризации, как и век с лишним назад, очевидно, многих церковных иерархов напугала) решили свергнуть нового царя, так и то, что их фактически поддержала и официальная Польша, а возможно, и другие страны габсбургско-католического лагеря. Во главе заговора встал Василий Шуйский.

Открыто свергнуть Лжедмитрия было невозможно: один раз тот же Шуйский за попытку такого заговора уже поплатился – еще в начале лета того же 1605 г., почти сразу после вступления Самозванца в Москву. Он прямо заявил, что «Гришка – вор и самозванец», за что и был приговорен к казни, и казнь назначена была на 25 июня 1605 г. [240] Исаак Масса пишет о недовольстве народа предполагавшейся казнью Шуйского и о том, что замены казни ссылкой, а потом и помилования опального князя добилась Боярская дума [241] , однако сам же цитировавший его Р.Г. Скрынников отмечает, что И. Масса был противником Самозванца.