Но неспокойно было и в других местах, включая, как мы видели, и столицу. От греха, как говорится, подальше Шуйский распорядился устранить главный «вещдок» – сжечь тело Самозванца, а пеплом выстрелить из пушки в сторону Польши. Это, кстати, само по себе странно: если был убит «тот, кто надо», то необходимо было, напротив, продемонстрировать хорошо знавшим покойного царя москвичам, что убит именно Самозванец, а не «чужой дядя». А там, глядишь, слухи об этом поползли бы и по всей стране…

Понятно, что в такой обстановке сожжение тела Самозванца не помогло: уже 24 мая (3 июня) – то есть через неделю после свержения и гибели Лжедмитрия – в дополнение к слухам появилось уже и, так сказать, «официальное» письмо «от Дмитрия», извещавшего о своем «чудесном спасении» [294] .

Первый бунт против Шуйского разразился в Москве уже 15 июня 1606 г., правда, он быстро завершился ничем – люди пошумели и разошлись. Пятерых крикунов, агитировавших против Шуйского, схватили, высекли кнутом и сослали. Этому способствовало и достаточно смелое поведение самого Шуйского, который вышел к народу, положил свой скипетр и сказал: «Кто из вас волнует народ?.. Коли я вам нелюб, я оставляю престол, возьмите мой царский посох и шапку и выбирайте, кого хотите». Желающих не нашлось. Думские люди стали уверять царя, что они верны в своем крестном целовании. «Так наказывайте виновных!» – резюмировал царь.

Кончилась вся эта «буря в стакане воды» тем, что пятерых крикунов схватили и высекли. Но то было только начало. Уже в июле-августе слухи о том, что Дмитрий жив и скрывается в Польше, привели к тому, что многие южнорусские города – например, Белгород или Елец – признали его. Служилые люди, собранные в южных городах первым Самозванцем для войны с Крымом, тоже это сделали, избрав своим предводителем боярского сына Истому Пашкова и присягнув стоять «за законного царя Дмитрия» [295] .

Собственно, восстание против Шуйского началось сразу после избрания его на царство, когда собранные для войны с Крымом черниговцы, путивляне, кромичане и ратные всех рязанских городов «за царя Василия креста не целовали и с Москвы всем войском пошли на Рязань: у нас-де… Дмитрий Иванович жив» [296] . В Туле уже (или еще?) 4 июля начались (или продолжились?) нарезы наделов земли по грамотам царя Дмитрия Ивановича [297] .

При первом известии о событиях 17 мая Северщина и вся область Дикого Поля, от Путивля до Кром, «оказалась в открытом восстании. Немного спустя этому примеру последовали города за Окой… Движение очень быстро распространилось к востоку… перебралось через Волгу к Нижнему Новгороду, через Каму к Перми, достигло отдаленной Астрахани». Социальный состав противников Шуйского был разным – тут были и крестьяне, особенно из Северской земли, и служилая мелочь из южных уездов, и знать (например, в Астрахани восстание против Шуйского поднял лично враждебный ему воевода князь Иван Хворостинин, сохранивший, как уже сказано, верность «Дмитрию»), и представители народов Поволжья [298] .

Но настоящее восстание началось в сентябре 1606 г., когда именем этого чудом спасшегося царя Дмитрия поднял народ на восстание Иван Болотников. Этот Болотников происходил из боевых холопов князя Телятевского.

Тут самое время объяснить, что собой представляли боевые холопы. Это были лично несвободные люди в основном крестьянского происхождения, которых господа использовали не в качестве работников, а в качестве воинов, а также в качестве исполнителей всевозможных особо важных поручений господина. Эти боевые холопы могли быть и наследственными, но могли быть и добровольными, имевшими в том числе и дворянское происхождение, как, например, тот же Отрепьев у боярина Романова.

К какой категории боевых холопов принадлежал Болотников? В советское время было общепризнанным, что к первой (и в самом деле, вождь крестьянского восстания должен же быть крестьянином!). Так считал и дореволюционный историк К. Валишевский [299] . Теперь, однако, есть и другие версии: Иван Болотников (родился около 1570 г., хотя дата условная, точный год рождения неизвестен) – сын боярский, отец его был кадровым военным, как и он сам, но с того участка земли, который полагался семье Болотниковых за службу, прокормиться было трудно, поэтому Иван Исаевич и поступил в боевые холопы к князю Телятевскому [300] .

Так вот, Болотников чем-то не угодил князю-хозяину (по одной из версий, будучи обучен грамоте, написал жалобу на князя в Москву после того, как княжеский сын насильно обратил в холопки его возлюбленную), бежал от него на Волгу, там попал в плен к крымским татарам, несколько лет провел на турецких галерах, а потом, после того как был освобожден из плена в результате военного столкновения, жил в Италии. Такова его биография в изложении К. Буссова [301] .

По пути из Венеции, куда его забросила судьба, в Россию весной 1606 г. Болотников встретился с неким дворянином Михаилом Молчановым, который, воспользовавшись восстанием 17 мая 1606 г., украл в Кремле большую государственную печать (по другим данным – также скипетр и корону) и после этого сбежал в Польшу на любимом царском коне по кличке «Дьявол», где и объявил себя спасшимся Дмитрием [302] . Кстати, есть мнение, что Лжедмитрий мог бы удержать престол, если бы не предательство. Мы уже убедились в правоте (хотя бы частичной) этой точки зрения на примере стрельцов, хотя тут речь может идти скорее о малодушии, а не о предательстве; но А. Курганов считает, что было и настоящее предательство, в том числе и молчановское [303] .

Болотников для русского холопа (пусть даже «боевого» из детей боярских) начала XVII в. был необыкновенно образованным человеком. Есть сведения, в частности, что в Италии он читал произведения некоторых западных гуманистов того времени и думал о переустройстве России на началах произведений этих авторов, и поэтому слухи о мероприятиях, проводившихся Лжедмитрием I, не могли не вызвать его симпатии. Теперь он поверил рассказам Молчанова, выдававшего себя за чудом спасшегося Дмитрия, и выразил готовность служить ему; тот назначил Болотникова главным воеводой и велел возвращаться в Россию и начинать войну против Шуйского, что, впрочем, Иван Исаевич наверняка сделал бы и без этой встречи.