Шрифт:
— Что это было за судно?
— Это было нечто вроде корабля на веслах; море заливает водой отверстия для весел и человек сидит по колено в воде. Потом там еще есть продольная скамья, идущая посредине между двумя рядами гребцов, и надсмотрщик с плетью ходит взад и вперед, чтобы заставлять людей работать.
— Откуда вы это знаете?
— Так в моем рассказе. Там еще веревка, прикрепленная к верхнему деку, чтобы надсмотрщик мог ухватиться за нее, когда корабль накреняется. Когда однажды надсмотрщик промахнулся и, не успев ухватиться, упал на палубу между гребцами, вы помните, мой герой засмеялся и получил за это удары плетью. И разумеется, он, то есть мой герой, прикован цепью к своему веслу.
— Как же он прикован?
— Железной цепью, охватывающей его талию и прикрепленной к той скамье, на которой он сидит, а кроме того, на его левой руке тоже надето железное кольцо, соединенное цепью с веслом. Он находится на нижней палубе, куда посылают самых худших людей, и свет проникает туда только через отверстия для весел и слабо колеблется, освещая трюм, когда корабль движется. Можете ли вы себе представить солнечное сияние, проскальзывающее в отверстия люков?
— Могу, но не могу представить, как вы это представляете себе.
— Но как же может быть иначе? А теперь послушайте дальше. За длинными веслами на верхней палубе сидят по четыре человека на каждой скамье, на нижней — по три, на самой нижней — по два. Вы помните, что на нижней палубе — полная темнота, и от этого все люди понемногу сходят с ума. Когда человек умирает за своим веслом на этой палубе, его не выбрасывают за борт, а разрезают на части так, как он есть, в цепях, а затем проталкивают по кускам через отверстия для весел.
— Это зачем же? — спросил я, удивленный не столько этой подробностью, сколько решительным тоном, которым она была передана.
— А для того, чтобы избавить себя от хлопот и внушить страх людям. Нужно бы было иметь двух надсмотрщиков, чтобы стащить труп человека на верхнюю палубу, но если людей, сидевших за веслами на нижней палубе, оставить одних, они бы перестали грести и поломали бы скамьи, поднявшись все сразу в своих цепях.
— Ваша фантазия удивительно предусмотрительна. Где вы читали о галльских галерах и галльских невольниках?
— Насколько я помню, нигде. Я люблю грести, когда есть возможность. Но, если вы так говорите, может быть, я где-нибудь и читал что-либо подобное.
Скоро после этого он ушел от меня к книгопродавцам, а я был поражен тем, как мог двадцатилетний банковский клерк передать мне с таким расточительным изобилием подробностей историю потрясающего кровавого эпизода, в котором был и мятеж рабов, и тираны, и смерть в неизвестных морях.
Он заставил своего героя пройти через мятеж невольников против надзирателей, командовать собственным кораблем и затем основать королевство на каком-то острове где-то там на море, и, восхищенный моими жалкими пятью фунтами, он отправился покупать мысли других людей, которые могли бы научить его, как писать. А у меня осталось утешение, что его идея принадлежит мне по праву приобретения, и я думал, что смогу ее использовать.
Когда он зашел ко мне в следующий раз, он был буквально опьянен — опьянен чтением поэтов, которые впервые открылись ему. Зрачки его были расширены, речь лилась бурным потоком, и он весь облекся в цитаты, как нищий облекся бы в пурпур императоров. Но сильнее всех он был упоен Лонгфелло.
— Разве это не великолепно? Разве не восхитительно? — вскричал он мне после короткого приветствия. — Послушайте же:
— Ты хочешь, — ответил кормчий, — Тайны постигнуть моря? Лишь тот, кто презирает его опасность, Постигнет его тайны.Он, по крайней мере, раз двадцать повторил эти строки, расхаживая по комнате и забыв обо мне.
— Но я также могу это понять, — сказал он сам себе. — Я не знаю, как благодарить вас за эти пять фунтов. А это, послушайте-ка:
Я помню черные гавани, узкие проходы И свободно плещущие волны прилива; Я помню испанских матросов с бородатыми лицами, И красоту, и тайну кораблей, И волшебные чары моря.Я хотя и не презирал никакой опасности, но чувствовал себя так, как будто испытал все это сам.
— Вы положительно больны морем. Видели ли вы его когда-нибудь в жизни?
— Когда я был маленьким мальчиком, я был однажды в Брайтоне; мы жили обыкновенно в Ковентри до переезда в Лондон. Я раньше никогда не видел его.
Он процитировал мне еще несколько строк из Лонгфелло и затем хлопнул меня по плечу, чтобы заставить понять воодушевление, которое испытывал сам.
— Когда приближается шторм, — сказал он, — мне представляется, что все весла на корабле, о котором я вам рассказывал, ломаются, и у гребцов вся грудь бывает разбита из-за трения о верхнюю часть весла. А кстати, пригодилась ли вам моя тема и что вы с нею сделали?