— Помнишь, я сказал, что в тысяча восемьсот двенадцатом шел дождь? Это был второй год, когда ты не пришел на встречу.

— Помню.

— Твой отец тогда собрал свой последний урожай. Вино из этого винограда я бы тоже испробовал. Ты писал, будто «в середине лета дожди случаются очень и очень редко». Однако дождь лил, когда ты обратился в бегство. — Зас улыбался — спокойно, но со значением. Собран очень не хотел видеть в этой улыбке упрек, затем понял, что имеет в виду ангел.

— Ты помнишь все, — сказал он.

— Да.

— Когда ты принесешь мне красное вино, Зас?

— Я же говорил: когда тебе исполнится сорок.

— Через три года.

Зас кивнул.

— Боюсь, из красных вин есть только испанские и итальянские. Лучшее красное вино — у твоего порога. Ты мог бы изготовлять его — как некогда изготовляли монахи Сито, когда у них среди прочих виноградников в распоряжении был виноградник Кальмана. До революции, пока Жодо был еще небольшим виноградником, сплошь покрытым вишнями, твой, если не ошибаюсь, двоюродный прадед разводил скот, делал сыр, а виноград продавал в шато.

— Верно. Вдоль дороги до сих пор сохранилась старая стена. Но как ты узнал обо всем?

— Беседовал с мертвыми.

Собран спокойно кивнул. Ему показалось, что где-то вдали, наверное над Отуном, сверкнула тонкая ниточка молнии.

— Я забыл, а может, никогда толком и не понимал, что всякий раз, принимая тебя, я принимаю не просто гостя — ангела. Возможно, я оскорбил тебя разговорами о долге, обязанностях и советах. Что ж, я стал старше, мудрее… надеюсь. Хотя, думаю, мудрости и достоинства мне еще толком не хватает.

— Я не покину тебя, Собран, — сказал Зас и пожал плечами, зашуршав крыльями, — Как бы ты ко мне ни относился.

Хозяин готовил стол под деревом: убрал из-под ножек сбитые ветром и заплесневелые вишни, постелил белую скатерть, на которой расставил тарелки с мягким сыром, персиками, грушами и бутылки — «Жодо» урожая с южного склона 1806-го и «Жодо» 1812-го, а еще — бутылку коньяка сорокапятилетней выдержки, подарок от состоятельной покровительницы, Авроры де Вальде. Собран принес два стула, поставив их не друг напротив друга, но рядом, лицом к пограничному камню, где обычно садился ангел.

Взошла луна — золотистая, ослепительно яркая, ничем не примечательная. Час спустя она поднялась высоко и стала похожа на облатку с оттиском.

Прилетел ангел и уселся на камень, прикрыв ноги крыльями. Первая бутыль уже час как была откупорена. Собран разлил мягкий, выдержанный напиток по бокалам и предложил тост:

— За двадцать лет.

Они выпили, а затем час провели в беседах: ангел спрашивал, Собран отвечал — о здоровье Леона, о ребенке, которого вынашивала Селеста, последнем, и высказал надежду, что это будет мальчик. Сабина обручилась с виноделом из округа близ Шалона-на-Соне, что по ту сторону реки.

— Он очень состоятельный, твердо стоящий на ногах молодой человек, по возрасту ближе ко мне, чем к Сабине. Селеста, Софи и Сабина вовсю шьют, готовят приданое. У Софи одни мужчины в семье — она и радуется женской работе.

Еще Собран поведал, как идет расширение погребов и как они с Селестой провели месяц зимой в Боне.

— Дела идут в гору, я счастлив, — заключил Собран. Он обернулся, краем глаза заметив, что к нему, мчится Жози — собака сумела сбежать с привязи.

Винодел хлопнул себя по бедру, подзывая питомицу, но та не обратила на хозяина внимания, подошла к ангелу, свернувшись калачиком у кончиков крыльев, из-под которых показалась рука с золотым браслетом и погладила животное по голове, по бокам. Зас ласково прошептал что-то на каком-то непонятном, но очень мягком, нежном языке. От его звука каждый волос на теле Собрана поднялся, а дыхание перехватило. Жози начала томно извиваться.

Собран откупорил вторую бутылку вина.

— Прошлым Рождеством умер граф, упокой Господь его душу, — сказал он между делом. — Наследником он оставил сына племянницы, хотя в Венеции у графа живет дочь, служившая фрейлиной при императрице Жозефине и потому не вышедшая замуж. Мальчику сейчас десять лет. Его мать, Аврора де Вальде, просила меня пока присмотреть за производством вина в Вюйи.

— Ты согласился?

— Да. На тамошние дела у меня уходит всего полнедели. К тому же Леон сейчас здесь, а Батист выполняет почти всю мужскую работу.

— Хорошо. Видишь, что дал тебе погреб. И накопленное знание.

— А еще — граф, который не побрезговал дружбой со мной. — Собран протянул ангелу бутылку. — Попробуй. Это вино того года, когда я был в России. Когда был дождь.

Они выпили. Собран, поставив бокал на стол, сказал:

— Я очень везучий человек. Не хочу искушать судьбу, но временами мне кажется, будто счастливее меня никого нет. Я богат, здоров, у меня любящая семья. Со мной дружишь ты. Однако подо всем этим моим счастьем есть основа. Знание. Все люди обладают верой, а я — знанием. Я знаю тебя и потому знаю, что если вести чистую жизнь, окружив себя добрыми людьми — а каждый из нас не без достоинства, благочестия, — то, несмотря на отчуждения вроде ссоры, разделившей меня с братом, или расставание, длящееся почти всю мою жизнь, с почившими: с Батистом Кальманом, с родителями, с Николеттой — пусть я потерял их сейчас, горюю по ним… я знаю: на Небесах я вновь обрету тех, кого люблю и любил.