Перестрелка подходила к концу. Австрийцу прострелил голову Афоня Шишкин. Стрелок умирал, дергая в агонии ногами, обутыми в собачьи унты. Штурман с простреленным плечом зажимал ладонью рану. Командир экипажа медленно отступал, стреляя из длинноствольного маузера.

–Сдавайся! — крикнул ему Маркин.

Командир экипажа, кавалер многих наград, на предложение не отреагировал. Выпустил две последние пули и побежал в сторону залива. В него стреляли, целясь под ноги:

–Нидер! Ложись! — кричал Маркин.

Раздался хруст льда, и подполковник вдруг исчез. Здесь уже начинался залив, а подтаявший на солнце многослойный лед оказался слишком тонким.

После короткой передышки, перевязав раненых, двинулись назад. Парфенов и Фатеев несли кассеты с пленкой и пулемет. Гришу Чеховских пришлось зарыть в снегу, обложив могилу камнями. Раненого немецкого штурмана тащили Маркин и Шишкин. Немец кое-как передвигал ноги, но вскоре окончательно обессилел. А вдвоем перетаскивать его через трещины и глыбы льда сил не хватало.

–Вставай, — хлопнул штурмана по спине Маркин.

Тот отрицательно покачал головой и стал что-то объяснять, показывая на опухшее раненое плечо.

–Нести тебя некому, — не заботясь о том, понимает его штурман или нет, устало проговорил капитан-лейтенант. — У нас двое тоже ранены. Пять минут на отдых, а дальше…

Оказывается, штурман что-то понимал по-русски и попросил пистолет с одним патроном.

–Мы твой вопрос сами решим, — ответил Маркин, — без игры в благородство. Гришу Чеховских убили, Фатеева и Парфенова продырявили, едва ноги несут. Не хватало, если ты Шишкина или меня подстрелишь.

С трудом поднялись. Оттягивали руки тяжелые кассеты с пленкой, не хотелось бросать пулемет, который мог пригодиться в любую минуту. Группу ищут и наши, и немцы. Неизвестно, чей самолет появится раньше.

–Афанасий, кончай с фрицем и догоняй нас, — приказал капитан-лейтенант.

Шишкин шмыгнул носом и кивнул.

–Документы забрали? — напомнил Маркин.

–Так точно. Там у него на фотографии фрау и двое детишек.

–Ну, пожалей их. И заодно наших баб с детишками, которых он утопил.

Группа медленно тронулась в путь. Позади хлопнул выстрел. Шишкин с пулеметом на загривке догнал остальных.

–А ведь смелые они, сволочи, — через некоторое время сказал Афанасий. — Командир мог в плен сдаться, а предпочел под лед броситься. И штурман о пощаде не просил.

Маркин хотел с ним согласиться, но вместо этого выругался матом:

–Смелые, когда гражданские пароходы топят и баб с детьми добивают. Ты мне больше на жалость не дави, — повысил голос капитан-лейтенант. — Я бы их всех под лед спустил. В Ленинграде целые рвы мертвыми не успевают набивать, а ты пустую болтовню развел.

–Да ладно, командир, успокойся, — вмешался на правах раненого Фатеев. — Афоня сегодня пулеметчику прямо в лоб закатил. Заслуживает прощения и награды.

–Да, пулеметчик у них сильный был, — поддержал Фатеева Антон Парфенов. — Если бы не Афанасий, мог бы дел понаделать.

Через несколько часов группу подобрал мотобот. Десантникам, вывалянным в грязи, с засохшими повязками, помогли взобраться по трапу. Вопросов не задавали, видели и не такое. Маркин осторожно поставил в капитанскую рубку две коробки с распластанным орлом на каждой.

–Вот за это добро один наш ястребок накрылся и мы потеряли Гришу Чеховских. Похоронить толком не могли.

–Бывает, — посочувствовал капитан моторного бота. — Водку будете?

–Да хоть спирт!

В санбате хирург удивлялся, вытаскивая мелкие медные пульки из дрожавшего от напряжения тела Парфенова:

–В тебя что, из дамского пистолета палили?

–Ага, — кивнул десантник. — Я его на память прихватил.

–А хозяин?

–Задушил его, суку. Пулял в меня, как в мишень.

Медсестра, глядя на широкую мускулистую грудь парня, вздохнула и улыбнулась ему.

–Через неделю как огурчик будете, — сказала она.

–Будет с кем прогуляться, — подхватил хирург, снимая резиновые перчатки. — Так, что ли, Татьяна?

–Ну что вы, товарищ майор.

–Бинтуй, рот не разевай. Уж больно ты падкая на красивых парней.

Лежали в одной палате со Славой Фатеевым. Оба по каким-то непонятным медицинским правилам считались легкоранеными. Хотя в Антона угодило три пули калибра 6,35 миллиметра, а у старшины Фатеева была пробита мякоть руки от локтя до плеча. Дня четыре оба лежали с высокой температурой, хирург повторно чистил раны, извлекая волокна ткани от одежды.