Шрифт:
* * *
(Гильем вместе с хозяином гостиницы отправляется в церковь)
Тут входит Пейре Ги как раз: «Сеньор, дай бог, чтоб всякий час Дня, доброго уже вначале, Был добр для вас. Вы рано встали! А мессу между тем поздней Начнут: быть пожелав на ней, 2230Опаздывает госпожа». Гильем ответствует, дрожа: «Пойдемте лучше прямо в храм И совершим молитву там, А после воздухом подышим, Покуда звона не услышим». — «Не откажу, — тот молвит, — славный Сеньор, вам в этом; в мере равной Во всем, что вам придет на ум». Гильем хранил в одной из сум 2240Дорожных новый пояс: в пряжке, Французской ковки, без натяжки На марку серебра почти, Коль на весы ее снести. На славу пояс был сработан, Хозяину его дает он. Тот кланяется куртуазно: «Сеньор, столь дар несообразно Богат ваш, помоги мне Бог, Что буду думать, чем бы мог 2250Вас отблагодарить: роскошен Подарок, я им огорошен. Словно гостинец новогодний, Он всех полней и превосходней: С массивной пряжкой вещь из кожи Ирландской стоит здесь дороже Любых сокровищ; больше им Доволен я, чем золотым». Хозяин был отменных правил, Женитьбой же себя избавил 2260Удачно он от всех хлопот О тех, кто у него живет. Хоть в монастырь они вдвоем Идут, но каждый о своем Задумался: ведь у Гильема Любовь — единственная тема, А у другого постоянны Две темы — прибыли и ванны, И мысль, что гость принять захочет Хоть завтра их, его уж точит. 2270Встал на колени, как вошел Во храм, Гильем и на престол Апостола Климента строго И пылко стал молиться Богу; Марию-Деву помогать, Святого Михаила рать И всех святых усердно молит, Три раза Отче нашглаголет, Затем молитовку — творенье Отшельника — перечисленье 2280Семидесяти двух имен Творца, в каких открылся он Евреям, римлянам и грекам. Молитва эта человеком Руководит, любить творца Настраивая и сердца Уча добру. Кто с нею дружит, От Бога милости заслужит; Для тех немыслим злой конец, Кто отдает ей пыл сердец 2290Иль, записав, у сердца носит. Гильем молитву произносит И открывает наугад Псалтырь, и попадает взгляд На стих знакомый: Возлюбих. «Бог знает нужды чад своих», — Шепнув, отводит от страниц Глаза и опускает ниц. Затем осматривает храм; Но он, гадая, где бы там 2300Сидеть удобно было даме, Не знал, что помещали в храме Ее в курятне на запор.* * *
(В храм приходит Фламенка в сопровождении своего ревнивого мужа эн Арчимбаута)
Гильема сердце сильно бьется, Никак он дамы не дождется. Он видит в каждой новой тени, Пересекающей ступени, Эн Арчимбаута. Люди в храме Выстраиваются рядами. Но вот вся паства подошла И третьи бьют колокола, 2440 И тут-то после всех возник В дверях безумец, видом дик, В щетине, ряжен как попало, Рогатины недоставало, Чтоб стал он чучелом вполне, Какое ставят на холме Крестьяне против кабанов. И рядом с тем, чей вид таков, Красавица Фламенка шла, Хоть сторонилась, как могла, 2450Настолько был ей гадок он, Вот стала на порог — поклон Отдать смиренный. В этот миг Гильем Неверский к ней приник Впервые взором — хоть плохая Была возможность; не мигая, В томленье, на судьбу в обиде, Вздыхал он, черт ее не видя. Но тут Амор шепнул: «Ее Спасти — намеренье мое. 2460Но покажи и ты свой норов, Однако не бросая взоров, Чтоб не заметил кто-нибудь. Я научу, как обмануть Ревнивца так, чтоб проклял он Тот день, когда на свет рожден. И за вуаль, и за тебя Я отомщу». Гильем, скорбя, Поскольку дама в то мгновенье Зашла в закут, стал на колени. 2470Священник начал Окропи мя, Гильем, призвав Господне имя, Прочел весь стих; клянусь, доселе Здесь ни читали так, ни пели. Священник с клироса к народу Сошел, ему крестьянин воду Свяченую принес, и он Направо двинулся, в загон Эн Арчимбаута. Пеньем всем Вдвоем с хозяином Гильем 2480Руководил; но были зорки Его глаза, и вид каморки Сквозь узкий ход ему открыт. Иссопом капеллан кропит, Лия подсоленную влагу Фламенке на голову, благо Открыла волосы сеньора, Чтоб омочить их, до пробора; И кожа у нее была Нежна, ухожена, бела. 2490Горели волосы светло, Поскольку в этот миг взошло Любезно солнце и по даме Скользнуло беглыми лучами. Гильем, хотя узрел лишь малость Сокровища — Амора шалость, — Возликовал в душе, столь славен Был signum salutis [310] и явен.310
Знамение спасения; приветственный знак.
Фламенка, с. 70–72,72—75,79–80
ПЕСНЬ О КРЕСТОВОМ ПОХОДЕ ПРОТИВ АЛЬБИГОЙЦЕВ
Часть первая, написанная клириком Гильемом из Туделы
* * *
(Начало Крестового похода)
ЛЕССА 2
Мои сеньоры! Эта песнь писалась для людей… Живой александрийский стих был образцом для ней, Чтоб мог ее пересказать сказитель-грамотей. Начнем же. Ересь поднялась, как гад со дна морей (Господь ее да поразит десницею своей!), Попал весь Альбигойский край в охват ее когтей — И Каркассонн, и Лорагэ. Легли по шири всей — От стен Безье до стен Бордо — следы ее путей! К неложно верящим она пристала как репей, И были там — я не совру — все под ее пятой. Сам папа римский сник от бед и потерял покой, И весь его богатый клир охвачен был тоской, Ведь ересь с каждым днем росла, являя облик свой. Немало пастырей святых отправилось на бой С Великой ересью! И все пошли туда толпой… Цистерцианский орден был там первой головой. Там проповедовал Осма (старик, прелат святой), А супротив болгарин был, поклонник веры злой, На каркассоннских площадях перед толпой людской. Из Арагона сам король там был со свитой всей, Но удалился он, едва почуял смысл речей, И о коснеющих во лжи, узнал он гонор чей, Послал в Ломбардию письмо — в Рим, для святых властей. Скажу, коль Бог благословит, что эти люди злей, Чем яблоко грызущий червь, гнилых плодов гнилей, Ведь слышим мы уже пять лет их непотребный лай. Совсем у Господа от рук отбился этот край! Чем в схватке яростней глупцы, тем ближе бездны край, Ведь им, пока идет война, не будет, так и знай, Пощады на земле. ЛЕССА 4
Аббат цистерцианцев (тот, кого Господь любил), Носивший имя брат Арнаут, опорой братьям был (Тем, что отправились пешком или на мулах пыл Сбивать с упорствующих в лжи и с тех, кто в ересь впал). Но хоть словами каждый брат упрямцев побивал, Сей люд свою неправоту ни в чем не признавал! Пейре де Кастельно тогда Господень путь привел В Прованс, где он своим трудам последний счет расчел С Тулузским графом и того от Церкви отлучил, Ведь граф соседей разорял и грабежи чинил. Но графский конюший один все в темноте бродил И, сердцем злобу возлюбя, от графа милость ждал. Он свой предательский кинжал прелату в бок всадил, Убил де Кастельно, затем, дурных наделав дел, Избрал убежищем Бокэр, лен графа и удел. Но перед смертью к небесам всё руки возводил Благочестивый Кастельно и Господа просил, Чтоб неразумному слуге тот смертный грех простил; И перед Богом и людьми убийство отпустил. Он причастился, лишь петух вновь утро возвестил; Его душа слетела с уст, лишь край небес зардел, — И всемогущий наш Господь ее в раю призрел. Над мертвым телом в Сен-Жиле всю ночь огонь горел, И на святых похоронах весь клир молитвы пел. ЛЕССА 5
Когда известье, что легат заколот, в Рим пришло, То папа чуть не умер сам, узнав про это зло, Печаль, испытанную им, представить тяжело. К святому Якову воззвал, оставив все дела, Святейший папа — и к Петру, чья в раке плоть была, — И для анафемы свечу возжег, взяв со стола. Цистерцианец брат Арнаут, чье сердце горе жгло, Там был, а также латинист и клирик мэтр Мило, Двенадцать кардиналов вкруг, склонив в тоске чело. Там и подписан был указ, на деле злой зело, По коему людей, что кур, взрезали на земле — И знатных девушек, и дам! Уж не найти в золе От них ни юбки, ни плаща, ни броши, ни колье От стен далекого Бордо до башен Монпелье, Поскольку папа приказал те земли сжечь дотла. Вот так об этом рассказал магистр Понс де Мила, Которого послал король, властитель Тюдела, Сеньор Памплоны, господин и в замке Эстелла, И лучший рыцарь среди всех, садившихся в седло. Что знал султан Мирамелис, коли на то пошло! Альфонс и Педро, короли, поправ врагов тела, Сломали копий без числа, за что им и хвала; О том еще я напишу, взяв, коль пошли дела, Получше пергамен. ЛЕССА 6
Когда, потупив взор, аббат Арнаут с колен Поднялся после всех и встал возле колонн, Он рек такую речь: «Будь благ, святой Мартин! Живущим на земле ты, папа, господин… Пошли скорей приказ на языке латин, Чтоб с ним и я бы мог уйти от этих стен В Гасконь и Перигор, Овернь и Лимузен, И славный Иль-де-Франс, сам королевский лен, Поскольку время мстить, поставив злу заслон. Пускай ничьей души не тронет вражий стон От той земли до той, где правил Константин. А если в ратный строй не встанет паладин, На скатерти он есть не будет и в помин, Ни пробовать вина, ни одеваться в лён, И гроб его вовек не будет освящен». И согласились все с тем, что промолвил он, Советчик умудренный. (Штурм и взятие Безье)
ЛЕССА 18
Под праздник, что дарует нам святая Магдалина, Войсками, что привел аббат, была полна долина У стен Безье и вдоль реки с ее песчаным лоном. Зашлись сердца у горожан, к тому досель не склонных, Ведь в годы древних битв и свар, чему виной — Елена, Такого войска Менелай не собирал в Микенах, Столь пышной знати не могла иметь ничья корона Кроме французской, не нашлось ни одного барона, Кто б здесь не пробыл сорок дней (лишь кроме графа Брена). Удар судьбы для горожан был словно в сердце рана, Лишились разума они, столь поступая странно. Кто им советовал? Кому вручили жизнь мужланы? Бедняги были, видит Бог, глупы определенно И не разумнее Кита, в чьем чреве плыл Иона, Пошли на вылазку они, держась такого плана: На пики вздернув белый холст, как белый флаг, смутьяны, Горланя, мчались на войска. Так от межи овсяной Гоняют птиц, пугая их маханьем тряпки рваной При свете утренней зари. ЛЕССА 19
Встав поутру, вожак всех слуг себе сказал: «Смотри!» Как раз напали на войска, горланя, бунтари, И в ров барона одного, обсев, как детвора, Всем скопом сбросили с моста, отважны несдобра. Вожак собрал своих людей, босых по той поре. «Пойдем на штурм!» — вскричали те, собравшись на бугре. Потом готовиться пошли подраться мастера. Я полагаю, не имел никто и топора: Босыми шли они сюда от своего двора, Пятнадцать тысяч было их — и вор был на воре! Пошла на город рать в штанах с дырою на дыре, С собою лишь дубинки взяв да палки поострей, Одни устроили подкоп, другие — голь храбра! — Ворота начали ломать, затеяв бой с утра. Всех горожан прошиб озноб, хоть и была жара. Кричала чернь: «Идем на штурм! Оружие бери!» Была такая кутерьма часа два или три. Ушли защитники в собор и спрятались внутри, Детей и женщин увели, укрыв за алтари, И стали бить в колокола, как будто им пора Звонить за упокой.