Шрифт:
ПТ, с. 200–202
Монах Монтаудонский родом был овернский дворянин из замка под названием Вик, что близ Орлака, и был отдан в монахи в аббатство Орлакское. И поручил ему аббат приорат Монтаудонский, о каковом он весьма радел. Еще в монастыре стал он стихи слагать и сирвенты на злобы дня, и рыцари, и сеньоры округи той, забрав из монастыря его, стали ему оказывать всяческие почести, все ему даря, что ему ни понравится и чего он ни попросит; он же все это нес в Монтаудонский свой приорат. Не снимая одеяния, он между тем отстроил и весьма украсил свою церковь. После того возвратился он в Орлак к аббату своему и, доложив, как он украсил Монтаудонский приорат, благословения просил поступить в распоряжение эн Альфонса, короля Арагонского, и благословил его аббат. Король же потребовал, чтобы он мясо ел, ухаживал за дамами, кансоны слагал и пел, и так он и стал делать; и назначили его в Пюи Санта-Мария главой всего двора и распорядителем соколиного приза.
Долгое время правил он двором Пюи, пока сам двор сей не угас. Тогда отправился он в Испанию, где все короли и сеньоры превеликие ему оказали почести. И прибыл он там в приорат под названием Вилафранка, что в ведении аббатства Орлакского, и аббат приорат передал ему сей, он же, весьма его обогатив и украсив, дни свои там скончал и умер. Множество сложил он прекрасных кансон, из которых некоторые здесь написаны, как вы сейчас услышите:
Гостил я в раю на днях И до сих пор восхищен Приемом того, чей трон Встал на горах и морях, Кто свет отделил от теми; И он мне сказал: «Монах, Ну как там Монтаудон, Где больше душ, чем в Эдеме?»Жизнеописания, с. 153–156
Эн Раймон де Кастель Руссильон был, как вы знаете, сеньор доблестный. Имел он женою мадонну Маргариту, прекраснейшую из дам, каких только знавали в те времена, одаренную всеми прекрасными свойствами, добродетелями и учтивостью. И вот случилось, что Гильем де Кабестань, сын бедного рыцаря из замка Кабестань, прибыл ко двору эн Раймона Руссильонского, предстал перед ним и спросил, не угодно ли тому, чтоб он поступил к нему на службу. Эн Раймон, видя, что Гильем красив и пригож, сказал ему, что тот будет желанным гостем и предложил остаться при дворе. Итак, Гильем остался и вел себя столь учтиво, что все, от мала до велика, его полюбили; и так он сумел отличиться, что Раймон пожелал, чтобы он стал пажом мадонны Маргариты, жены его, и так и было сделано. После того постарался Гильем отличиться еще больше и словом, и делом. Но, как обычно бывает в делах любовных, случилось, что Амор пожелал овладеть мадонной Маргаритой и воспламенил ее мысли. И так угодны стали ей поступки Гильема, слова его и повадка, что однажды она не смогла удержаться и спросила: «Гильем, если бы какая-нибудь дама сделала вид, что любит Вас, осмелились бы Вы полюбить ее?» Гильем же, догадавшись, в чем дело, отвечал ей, не таясь: «Да, конечно, сеньора моя, лишь бы видимость эта была правдивой». И сказала дама: «Клянусь святым Иоанном, Вы добрый дали ответ, как и подобает отважному мужу; но теперь я хочу Вас испытать, сможете ли Вы познать и уразуметь на деле, какая видимость бывает правдива, а какая нет». Гильем же, когда услыхал эти слова, ответил: «Госпожа моя, пусть будет так, как Вам угодно».
И вот, меж тем как он пребывал после этого в задумчивости, Амор тотчас же повел против него войну. И мысли, какие Амор посылает слугам своим, проникли в самую глубину его сердца, и с того времени сделался он слугою Амора и стал слагать строфы, приятные и веселые, и дансы, и кансоны на приятный напев, что всем нравилось, а больше всего той, для кого он пел. И вот Амор, который дарит слугам своим, когда ему заблагорассудится, должную награду, пожелал наградить Гильема: и начал он, Амор, донимать даму любовными мечтаниями и размышлениями столь сильно, что та ни днем, ни ночью не знала отдыха, все время думая о доблести и достоинствах, которые столь обильно находились и обитали в Гильеме.
Однажды случилось так, что дама позвала к себе Гильема и сказала ему: «Гильем, скажите мне, как Вы полагаете, — вид мой правдив или обманчив?» Гильем же ответил: «Мадонна, Бог мне свидетель, с того мгновения, как я стал Вашим слугою, в сердце мое ни разу не проникла мысль, что Вы не лучшая из всех дам, когда-либо живших, и не самая правдивая на словах и в обхождении. Этому я верю и буду верить всю жизнь». И дама ответила: «Гильем, говорю Вам, если Бог мне поможет, Вы никогда не будете мною обмануты, и Ваши мысли обо мне не будут тщетны или потрачены напрасно». И она протянула руку и ласково обняла его в горнице, где оба они сидели, и предались они утехам любви. Но вскоре наветчики, — да поразит их Бог своим гневом, — начали говорить и толковать об их любви, по поводу песен, которые слагал Гильем, утверждая, что он полюбил госпожу Маргариту, и до тех пор болтали об этом вкривь и вкось, покуда дело не дошло до ушей эн Раймона. Тот был этим весьма удручен и сильно опечалился, ибо ему предстояло потерять оруженосца, коего он любил, а еще больше из-за бесчестия своей жены.