Рябов выпрямился и поднял голову:

— Я говорю о себе потому, что несу полную моральную ответственность за своего ученика. И не скрою — мне его не хватает в той работе, которая, как вы знаете, развернулась сейчас у нас на руднике, как и на других в Криворожье. Могу вас заверить, даже лучше, чем на других.

— Я об этом знаю, — улыбнулся Косиор, — знаю, что вы хорошо работаете. И радуюсь этому.

Тон секретаря ЦК ободрил Рябова.

— Коломийцев очень способный инженер и, право, очень преданный своему делу. Не погрешу против совести, сказав, что мое влияние на него — решающее.

Он помолчал и каким-то новым, искренним тоном произнес:

— Но во мне ведь тоже произошли какие-то… душевные сдвиги. Я много передумал, перечувствовал… И мой опыт будет важен для моего молодого друга.

— Не только для него. Возможно, и для других молодых людей, — проговорил Косиор и, воспользовавшись возникшим мгновенным молчанием, спросил: — Как имя-отчество этого молодого инженера?..

— Иван Федорович. Коломийцев Иван Федорович. Станислав Викентьевич сделал пометку в лежащем на столе блокноте и, давая понять, что не хочет кончить на этом беседу, стал расспрашивать о положении дел на руднике и по соседству, как он выразился, зная, что Рябов широко привлекается для консультаций во всем районе.

Рябов разговорился, вышел за грань поставленных вопросов, и что-то изменилось в нем. Даже движения его обрели определенность и упругость, по-новому представляя весь его облик.

— То, что произошло у нас за такой короткий срок, я рассматриваю как своего рода чудо… При том, что мне отчетливо видны все наши неполадки. Но они, так сказать, другой категории… Их устранение видится мне реальным, вполне возможным и даже не делом далекого будущего, а делом повседневным. Главное, что вдохновляет, что придает интерес работе…

— И жизни? — полувопросительно, полуутвердительно проронил Косиор.

Рябов улыбнулся:

— Конечно, и жизни, поскольку, честно говоря, не мыслю себе жизни без любимого дела. Это не фраза, поверьте, — добавил он.

— Во всяком случае, не пустая фраза. А довольно точно определяющая духовное самочувствие многих, к великому нашему счастью. Но вы все-таки расскажите мне подробнее о вашей личной работе. Удалось ли вам установить контакты с тем, помните, руководителем участка Артамоновым, который тогда все наскакивал на вас?

— Удалось, Станислав Викентьевич. Даже, можно сказать, притерпелись друг к другу.

— А ценит он вашу помощь? Или делает вид, что сам до всего дошел? Это, пожалуй, в его характере, активном, честном, но уж очень самолюбивом.

— Так ведь и мне он во многом помогает. Например, в общении с рабочими, в понимании их. И потом, он организатор недюжинный, Артамонов. И я часто наблюдаю: какое-то мое предложение «проворачивается», как теперь говорят, в коллективе и возвращается ко мне обогащенным… Я, знаете, многое пересмотрел не только в опыте своей работы, но и вообще… вам, может быть, это покажется интеллигентским самокопанием, но мне бы все-таки хотелось рассказать вам…

— Я слушаю вас с большим вниманием, — серьезно сказал Станислав Викентьевич.

Он действительно весь погрузился в сбивчивый, откровенный рассказ-исповедь своего собеседника. А лаконичные фразы, внутренняя сдержанность, несклонность к сентиментальности, придавали словам инженера особую значительность. И хотя речь шла, собственно, о вещах специальных, об ошибках как будто бы технических, нравственный аспект вопроса с очевидностью просматривался в этой непосредственной, внезапно излившейся речи. Она закончилась как бы с разбегу.

Некоторое время они оба молчали, потом Косиор сказал:

— Вы неправы уже в своей преамбуле. Ни в коей степени я не считаю «интеллигентским самокопанием» ваше стремление разобраться в своих ошибках. Да ни в коем случае! Ведь все усилия наши как раз направляются на то, чтобы люди не просто хорошо работали — хорошо работать может и автомат, — а чтобы они работали сознательно. И это касается всех: и рабочего у станка и вас, командиров производства.

Станислав Викентьевич прошелся по комнате и присел уже не на свое место за столом, а в кресло против гостя:

— Вы сказали очень интересную вещь, Валентин Дмитриевич. Знаменательную даже. О том, что вы «потерпели фиаско», как вы выразились, в своих технических прогнозах и не можете себе этого простить, потому что всегда считали себя сильным специалистом в своей области. От себя прибавлю, что правильно считали. Но суть в том, что, делая свои прогнозы, вы не учитывали факторы «внетехнические», так сказать. Выходящие за рамки техники. В другую уже область — социальную, психологическую.

— Я не имел опыта в таких «выходах»…