Смаль-Стоцкий пригласил Ребрика посетить Монпар-насское кладбище и возложить цветы на могилу Петлюры. Ребрик сказал, что глубоко благодарен и очень растроган.

На могиле Петлюры памятника нет, только металлический крест без надписи.

Смаль-Стоцкий произнес речь о том, что завещал Петлюра, и закончил патетически:

— Мы готовы пойти на союз с кем угодно, хоть с дьяволом, для свержения большевиков.

— Безусловно, — прочувствованно ответил Ребрик.

Прочитав сообщение Горожанина, Косиор позвонил Карлсону:

— Это все интересно, полезно, но вам не кажется, что все эти разговоры слишком общие? Доверяют ли они Реб-рику вполне?

— Станислав Викентьевич, я рад доложить, что имею сообщение, подкрепляющее это доверие. В Москве живет некий Трищенко, бывший петлюровец, давно порвавший с националистами. Титаренко из Старобельска — помните тот, который получил под видом наследства деньги на подпольную работу, — пытался привлечь Трищенко к делу, но Трищенко уклонился…

— Я помню эту историю, Карл Мартынович.

— По-видимому, Титаренко ничего не сказал о Трищенко ни Рашкевичу, ни кому-либо другому. Да это и понятно: не хотелось признаваться в своей неудаче. И вероятно, Трищенко где-то там, в националистических кругах, продолжают числить в активе. Во всяком случае, к нему явился человек с письмом и попросил помочь выяснить некоторые моменты…

— Человек этот прибыл с той стороны?

— Нет, он живет в Москве, но имеет связь с той стороной. И в числе многих вопросов был и такой: работает ли в Вукоопспилке Сергей Платонович Рашкевич, в Харькове ли он сейчас? На это Трищенко ответил утвердительно. Ясно, что это проверка Ребрика.

— А почему через Москву?

— Понятно почему, Станислав Викентьевич. Потому, что если идет игра, то она затеяна в Харькове вокруг Рагдкевича, таков ход их мыслей, поэтому они проверяют издалека.

Косиор задумчиво проговорил:

— Держите меня в курсе дела.

Арест убийц Письменного не очень обеспокоил отца Григория. С чего бы ему так уж беспокоиться? Непосредственного убийцу он и в глаза не видывал. А Кондрат Хоменко, хоть и приходил, так ведь к духовному пастырю может прийти каждый, дверь дома его открыта для праведника и для грешника. И кстати, ничего грешного за этим угрюмым мужиком и не числилось. Разговор у них был весьма туманный и уклончивый, из одних намеков и цитат из священного писания. Принял отец Григорий этого Кондрата нескладного исключительно по просьбе Рашкевича — «поднять дух»… Поднимать же ничего не пришлось: мужик оказался сам по себе на высоте, помоги ему царь небесный! Впрочем, вряд ли поможет.

Отец Григорий отнесся спокойно и к случившемуся на кладбище при раскопке могилы. Откуда он мог знать, что там такое? Господь бог в таких случаях не сигнализирует, нет! И никто не может поставить в вину священнику, что невпопад воззвал: он же хотел поднять своих прихожан против богохульников, святое дело. А что в могиле в качестве приложения к покойнице оказался хлеб — кто мог подумать!

Явление отца Григория на кладбище и даже набат, казалось, так кстати подготовленный, — все это люди позабыли, когда открылось более важное: хлеб, сгноенный в могиле.

Первый чувствительный удар был нанесен отцу Григорию известием об аресте Титаренко. Но и тут Григорий быстро успокоился мыслью, что это связано с братом Титаренко за границей: история с мнимым наследством легко могла просочиться…

Столь незыблем был на своем пьедестале Рашкевич, за много лет так привык Григорий к тому, что стоит во главе их дела не подвластный ни времени, ни обстоятельствам, ни даже ГПУ Сергей Рашкевич, что Григорий не позволил себе никаких опасений за его судьбу. Почему участь какого-то «бокового» человека — Титаренко может задеть его?

Но на всякий случай Григорий написал пространное письмо сестре Степаниде, обыкновенное письмо семейного характера, в котором были, между прочим, вопросы об общих знакомых, и о «Сереже» также. Можно было бы думать, случись что, Степанида и сама догадалась бы сообщить. Но Григорий хорошо знал характер сестры: была трусовата и в подобных случаях предпочитала отмалчиваться.

На письмо ответа не последовало. Григорий обеспокоился, но опять-таки не очень: кривая вывозила его и не из таких передряг. Да пока что ничего особенного не произошло. Жаль, конечно, Титаренко, ему не выкрутиться. Но к духовной особе, отцу Григорию, подобраться не так просто: власть осторожна в отношениях с церковью. Да и за границей, в случае чего, сразу поднимется вой: «Гонения па церковь!»

А время делало свое успокоительное дело. И уже прошло столько времени после событий в Терновке. Значит, «товарищи» сняли вершки, а до корешков им не добраться!

Поэтому Григорий крепко спал и в эту ночь, когда бешеный лай спущенной с цепи собаки заставил его нехотя подняться с постели. Пока он накинул халат и раздвинул занавеси окна, экономка Домнушка уже выскочила во двор. Распахнув окно, Григорий услышал, как она своим пронзительным голосом — удивительно иеблагостная особа! — кричала: «Кто там? Чего надо?»