Она открыла дверь в джинсах и черном свитере, с мокрой головой и потухшим взглядом.

– Простите, Ольга… Простите, что без звонка. Можно войти?

Она посторонилась, пропуская его.

– У вас что-то случилось? – Егор заметил комом брошенное на кровать вечернее платье, шампанское с фруктами, два бокала…

– Муж не приехал, – бесцветным голосом ответила Ольга и села прямо на платье.

– Что-то серьезное?

– Не смог, – пожала она плечами, безучастно глядя в окно. – Работа. И не предупредил…

Сыграть такое отчаяние нельзя, наверное, она и правда любит своего олигарха…

Погодин сел рядом и позволил себе взять ее за руку.

– Оля! Ольга! Перестаньте! У вас такое лицо! Ну, не смог прилететь, заработался. С кем не бывает? Самое главное – жив-здоров! А вы – заслужили отдых. И мы должны отметить нашу с вами победу над местными властями!

– Нет, Егор, простите… – Ольга отняла руку. – Я никуда не поеду. Я без мужа в ресторан не хожу.

– А мы не пойдем в ресторан! Это еще успеется! Мы поедем… в другое место! – Егор встал и протянул ей руку без всякой двусмысленности. – Пожалуйста, не отказывайтесь! – взмолился он. – Обещаю, вы не разочаруетесь!

Он понял, что взял правильный тон – дружеский, ободряющий, умоляющий, потому что Ольга улыбнулась и вопросительно на него посмотрела.

– Нет, нет, не в дом купца Митрофанова! – засмеялся Егор.

– Ну, хорошо… – Она положила ладонь в его руку, и он помог ей подняться. – Только переоденусь.

– Нет! Пожалуйста, оставайтесь так… Вы такая красивая!

Он не соврал ни на йоту.

У него кругом шла голова от ее простого изящества и чистого лица без косметики.

– Опять какой-то экстрим? – спросила Ольга, когда Погодин в лифте дома на проспекте Ветеранов нажал кнопку десятого этажа.

– Не волнуйтесь, никакого экстрима! Это сюрприз. Обожаю делать сюрпризы!

Ольга подумала, что сейчас – после оскорбительной забывчивости Барышева, в джинсах, свитере и удобной обуви – она и от экскурсии по петербургским крышам не отказалась бы. Чтобы отвлечься, чтобы в голову не лезло пошлое «как он мог»!

Но крыша не состоялась. Егор позвонил в обитую стареньким дерматином дверь.

На пороге возник маленький старичок – с молодыми глазами, в стеганом жилете и малиновом берете художника. Он замер, восхищенно глядя на Ольгу.

Егор, спрятавшийся за шахтой лифта, выглянул и спросил:

– Андрей Палыч, пустите в гости?

– Егорушка! – звонко воскликнул старик. – Ты?! И с такой прекрасной музой! Милости прошу!

Теплое чувство, которое захлестнуло Ольгу в этой квартире, стоило всех экстремальных прогулок…

Ей показалось – время вернулось назад, и она очутилась в мастерской Григория Матвеевича.

Мольберт возле окна, палитра и кисти, запах масла и недописанная картина на грубом холсте – полупрозрачный пейзаж, дрожащий, дышащий, немного импрессионистский, с намеренно легкими, ненасыщенными мазками. Это был вид из окна этой квартирки на Полежаевский парк и речку Дудергофку.

Андрей Палыч так быстро накрыл круглый стол в центре комнаты, словно готовился к приходу гостей.

Ольга с закрытыми глазами могла перечислить все, что там было: печенье, варенье, чай, чашки с блюдцами гэдээровского фарфора. Все, как у Григория Матвеевича… Даже скатерть такая же, с кисточками.

На стене среди череды пейзажей выделялась картина – Петербург, дождь и одинокая фигурка девушки под зонтом. Ветер безжалостно трепал платье, заламывал зонтик, сушил слезы и тут же швырял в лицо холодные капли дождя. «Одиночество», – прочитала Ольга название и почувствовала подступившие слезы.

Самолет прилетел по расписанию, а его нет…

– Сколько Егорку уговаривал учиться живописи дальше, не уговорил! – разливая чай, сокрушенно приговаривал Андрей Павлович. – Молодой! Хочет быстро зарабатывать! Что ж, тоже правильно… Но вижу, вкус я в нем воспитал! Какую королеву привел!

– Андрей Палыч, не смущайте Ольгу! Она – мой партнер по бизнесу. И между прочим, замужем.

Погодин отодвинул стул с высокой спинкой, приглашая Ольгу садиться. Она с трудом оторвала взгляд от «Одиночества» и подошла к столу. Так и есть – варенье в хрустальной вазочке, печенье на резном серебряном подносе и чай – крепкий, красный – в широких, почти квадратных немецких чашках.

– Оленька! Как же! И вы – в бизнесе?!

– А что в этом такого? – улыбнулась она.

– Невозможно поверить! Что за времена наступили?! Богиня, муза! Да вас в музее выставлять надо как Венеру Милосскую! А вы – в бизнесе! – Он так искренне удивился и возмутился, что Погодин и Ольга расхохотались.

– Вы еще больше удивитесь, Андрей Палыч. Я ведь тоже живописи училась.

– Да?! – Художник замер, потом сам положил Ольге в розетку вишневого варенья – с горкой. – А впрочем, это видно. Видно, что вы – художник, Оля. Огонек такой особый в глазах. Он – навсегда!