– Чо за фигня, тебе нормальную дали, а мне какую-то клюшку! Э-э-э… Он вдруг замер с открытым ртом, узрев полный зал, а взбешенная партнерша Степного схватила Вову и сама начала кружить его, пытаясь попасть в ритм композиции.

Опыт не пропьешь и не потеряешь, танцевать – это как кататься на велосипеде, и поэтому я автоматически «работал номер». Моя партнерша, несмотря на свои немаленькие габариты, была весьма неплоха в танце и тоже «работала на автомате» – когда надо, замирала, улыбалась и картинно откидывала голову.

– Э-э-э, блин, ты мне все ноги оттоптала, – перекрывал звуки музыки возмущенными криками Степной, изображавший нечто вроде гопака-вальса и приемов ушу.

– Четвертая пара – ушли со сцены, – шипела из-за занавеса «хореографичка» в спортивном костюме.

Вове так и не удалось блеснуть своими способностями и порадовать публику. Пара вылетела со сцены и через пару секунд снова вышла, уже без проблем вписавшись в ритм композиции. Вову заменили на нормального танцора. А на меня так никто внимания и не обратил, пришлось дотанцевать до конца. Публика в зале была вяловатая, на выкрутасы Степного никакого внимания не обратила. Вова оставил меня «погибать» на сцене и поплелся искать Ворошилова. Эдик тем временем вел разведку наблюдением и пытался обнаружить местоположение умывальника. Тут на глаза ему попался мужичонка с чайником в руке, спускающийся по металлической лесенке. Логика, как обычно, подвела Эдика, и он решил, что мужик набрал воды и идет к себе попить чайку. А раз там есть вода, то, может быть, там и находится умывальник. По мнению Ворошилова, умывальники в Домах офицеров так и должны располагаться на верхних этажах, и забираться туда надо по маленькими шатким лестницам.

Сделав все необходимые умозаключения, Ворошилов огляделся, совершив несколько красивых перекатов, бросился на лестницу как тигр и в три прыжка очутился уже на середине. Потом прекратил выделываться и быстренько забрался наверх. За хлипкой дверцей находился вовсе не умывальник, а кабинка звукорежиссера с хитрыми приспособлениями – тюнерами, синтезаторами, пультами, микрофонами и магнитофонами.

Звукорежиссер поставил очередную запись и спустился с чайником за водичкой, ну, а тут и появился курсант Ворошилов.

Меня тем временем продолжали нещадно эксплуатировать. Только закончился вальс и я собрался слинять и найти своих, как мне даже шага влево сделать не дали. Прямо сверху на парадку мне напялили красную широченную рубаху, подпоясали кушаком.

– Э, вы что творите, я же не ваш! – заорал я костюмершам, споро одевавшим очередного танцора.

– На сцену-у-у, – зашипела на меня хореографичка в спортивном костюме и попыталась дать пендаля для ускорения.

Пришлось снова выскочить и плясать какой-то народный танец, присвистывать, притопывать и пройтись вприсядку. На этот раз повезло. Музыка внезапно прекратилась, и знакомый голос на весь зал произнес:

– Гы, прикольно, что это за фигня? А-а-а, микрофон! О, Андрюха, ты что на сцене делаешь?

Танцевальная группа остановилась, танцоры стали недоуменно пялиться друг на друга.

– Я хочу быть с тобо-о-ой, я та-а-ак хочу быть с тобой, в комнате с белым потолком, с правом на надежду-у-у, – заголосил Эдик в микрофон.

Вялая публика в зале немного оживилась и начала аплодировать. Мне удалось под шумок смыться со сцены и проскочить мимо узурпаторши-хореографички.

Ворошилов понял, что сделал что-то нехорошее, и начал нажимать все кнопки на пульте. На весь зал раздались писк, вой и какая-то адская какофония. Эдик от греха подальше выпрыгнул из кабинки звукорежиссера и успел благополучно скрыться с места преступления. Вова Степной сидел в гримерке и боялся высунуться наружу, опасаясь, что его снова заставят идти на сцену и что-нибудь отплясывать.

Тут и Эдик подоспел.

– Я там что-то в кабинке наверху натворил, – сознался он, переодеваясь в комбез и трясясь от страха. – Вы меня не выдавайте.

– Мы тебя вообще не знаем, – буркнул Степной. – Побыстрее бы отсюда свалить, дурдом какой-то.

Мы переоделись и стали ждать своего нового шефа. Вскоре появился и он.

– Блин, у нас звукреж с ума сошел, репетицию у танцоров сорвал, – пожаловался наш «начальник».

– А почему в зале публика? – осторожненько поинтересовался я.

– Да какая публика! Так, загнали военных, пэтэушников и прочих статистов, чтобы выступающие себя как на премьере чувствовали. Через пару недель большой «сборник» даем, наши попляшут, попоют, а под конец пара заезжих звезд будет, вот и «генералим». У нас сейчас рабочих сцены не хватает, но, надеюсь, на премьере будут все.

Нашего «шефа» звали Дмитрий Федорович, и по должности он заведовал всей сценической артелью. Переодевшись в подменку, мы пошли за Федоровичем куда-то в подвалы и перетаскали кучу ящиков с реквизитом. Потом нам вручили какие-то огромнейшие шторы и отправили на хозяйственный двор, развесить их и выбить от пыли.

Справившись с поручением, мы перекурили и пошли разыскивать «шефа», чтобы доложить.

По дороге на нас опять напали «деятели» и стали утверждать, что мы «революционные матросы» и должны немедленно спуститься в какую-то рекреацию и что-то отрепетировать. Пришлось застегнуть комбез на верхнюю пуговицу, спрятать свою флотскую тельняшку и пообещать, что мы немедленно спустимся, разобьем Колчака и пару раз пульнем из носового орудия по Зимнему. Отвязавшись от театралов, мы все-таки нашли Федоровича и потребовали немедленно отпустить нас, потому что уже проголодались. «Шеф» оказался вполне адекватным и, перед тем как нас отпустить, отвел на сцену убрать музыкальные инструменты после выступления какой-то рок-группы. Занавес был опущен, слышался гул голосов неблагодарной публики из пэтэушников и военных, которых никто из выступающих так и не смог расшевелить.