Это являлось предметом многих разговоров и разных предположений с роди заключенных.

В утреннее время мы с удивленном наблюдали, как красноватый огромный диск солнца с востока подымался по небосклону. Такого огромного солнца мне не приходилось видеть нигде, кроме Сибири.

Это — замечательные временные небесные явления Сибири.

Тяжелый труд и слабое питание делают свое цело; люди быстро худеют, распухают и становятся непригодными для работы, Их временно переводят в ОКА или Д. П. — дают дополнительное питание и как только ослабевший немного поправится, отсылают его обратно в бригаду на тяжелую работу. И так идет, пока его организм не откажется от всего и он но станет инвалидом или — на кладбище!

В 1946-м году бани начали работать нормально: через десять дней нас пригоняли в баню: стригли и брили, раздевали и здесь-то с ужасом мы смотрели сначала на товарищей, а потом и на себя.

Если бы мы имели длинный волос, то наверно он поднялся бы дыбом. В полном cмысле этого слова мы были живыми скелетами, обтянутыми кожей. Кожа обтянула оголенные от мышц кости и они кажутся тонкими-тонкими, а суставные части в бедрах, коленях и ступнях неимоверно толстыми — страшными. Руки, точно так же, как и ноги, страшны, отвратительны. Животы приросли к спинам, а грудь — это ком ребер, выступивших наружу.

Боже, Боже, — на что мы были похожи! Со страхом и отвращением моемся в одной кадке воды и спешим одеться, покрывая себя одеждой, чтобы не видеть, до чего довела нас «счастливая страна».

Для проверки трудноспособности лагерников, в году было четыре квартальных (трехмесячных) комиссии. Приезжали преимущественно женщины врачи.

Бригада за бригадой спешат в баню. Раздеваются в предбаннике и выстраиваются в затылок у двери в баню. Комиссовка идет быстро, но изрядно холодновато — дрожь пробегает по голому телу. Кожа съежилась, будто собираясь дать отпор кому то или чему то. Холодный пот течет с подмышек.

Один за другим выскакивают откомиссованные… Вот и моя очередь, Подхожу к женщине-врачу, сжав руки в виде щитка, прикрывая впереди наготу. Краска стыда заливает исхудалое лицо, сердце учащенно бьется. Женщина-врач слушает дыхание, сердце и, по выражению ее лица, читаю: «инвалид». — Чувство благодарности подымается во мне. Благодарю Господа и в душе пожелав ей всего наилучшего в ее жизни, ухожу-одеваться почти счастливым.

Комиссия же местных врачей происходит совсем по иному: предстаешь перед врачом. Окидывает он тебя взором снизу доверху.

— Повернись!

Поворачиваешься. Щупает ягодицы зада, оттягивая кожу и отпускает заключенного, почувствовавшего себя в роли козла, когда его, покупая, щупают, стараясь узнать жирный ли он и годен ли для заклания. Но тебе дают вторую категорию и выколачивают и выкачивают из тебя все на производительных работах.

И теперь мы вспоминали слова красных офицеров в Юденбурге. На вопрос одного из нас: «Расстреляют ли нас?» Они отвечали: Нет никакой надобности тратить пули на вас, вы сами подохнете в Сибири, когда из вас выжмут все соки». Они нам сказали правду.

О лечении в лаготделе сказать много не могу, так как рассказывать нечего. Оно там так скудно было, что не заслуживает внимания. Главные медикаменты санчасти: Йод, хинин, аспирин, бикарб. сода, адонис, а более дорогие и необходимые медикаменты редко когда попадали к нам. Заключенные могут обойтись и без них.

Жизни и здоровье их не дороги.

Зубных врачей в лагерях иметь не положено, а их функции выполняли там люди, совершенно незнакомые с этим делом. Лечить они но умели, не пломбировали зубов, а если зуб у кого заболит, хотя бы и немного, его без всяких вырывали, утешая больного, что он больше не заболит.

Начальниками сан. частей служили совершенные неучи, которые, кроме термометра, ничего другого не знали и по термометру определяли надо ли больного освободить от работы или нет. Помощников себе они подбирали таких же, а наши врачи зачастую ходили, как обыкновенные рабочие, на лесоповал и другие тяжелые работы.

Праздники наше начальство проводило очень весело и, можно сказать, даже бурно. Так, в 1952-м году, после встречи Нового года, к нам появился начальник лагеря ст. лейтенант Ковалев и начальник режима ст. лейтенант лишь на третий день. И что же? — о, ужас» — физиономии поободраны, как будто с кошками они дрались или кто их за ноги таскал по кустарникам вниз лицами. Синяки, подтеки с желтизной красуются у них под глазами. И кто же это? — Наше начальство. А других мы не видели больше недели, — вероятно они еще больше были «разукрашены» ради Нового года!

Эти «маски» послужили для нас, в нашей замкнутой жизни, большим развлечением. Остряки острили, комики разыгрывали роли «героев праздников», и все лагерное отделение подсмеивалось над «своим начальством»

Лагерное начальство, за очень малым исключением, отличается своей жестокостью. Большей частью это полуграмотные недоучки, которые, получив пост начальника, воображают, что они чуть ли не боги, все для них и они в праве делать все, лаже жизни у людей отбирать, когда это им захочется. Редко, к сожалению, попадались люди с душой и сердцем человека, как у нас говорили в лагерях, особенно начальники режимов отличались зверством!