Ну, думаю, этот отмежевался от простых смертных и в особенности, от впавших в тяжелое положение. Пишу к Г. «казаку от казаков», как можно было его понять еще в прошлом — в эмиграции, когда он /словами/ «воевал»: все как будто бы «отдавая» за казаков и казачество, в надежде, что этот «передовой» казак, если не вожак, ответит мне, но надежда моя была напрасна. Ответа тоже не последовало.

Да, они правы, что им до бедного, какого то выходца из того света, жертвы Лиенцовской трагедии мая 28-го 1945 года. Он гол, как сокол, и «с голого взятки гладки». И, что он не околел, как это многие сделали в лагерях СССР, и теперь тревожит мирных людей, обрастающих долларами и фунтами? — Глупая выходка, как могут быть некоторые люда наивными? Случайно попался мне адрес Толстовской организации. По совету других, пишу туда.

Получил ответ: «помочь не можем, так как вы находитесь не в секторе нашей помощи». Но, спасибо им, хотя ответили и дали совет обратиться к церковным властям, но помощи тоже не получил.

Казалось бы и довольно, но какой то голос внутри говорит, или просто бессознательное желание еще жить, как все люди живут, говорит: продолжай добиваться, ведь есть же закон о защите прав человека, права твои ущемлены, требуй, проси и правда должна восторжествовать. И я обращаюсь к блюстителям этого закона О. О. Н. Стучу к ним и что же? Получаю ответы на мои письма, что одиночкам пойти навстречу в этом отношении не могут.

Значит, если человек одиночка, вырвался из рук коммунистических палачей, и, если бы он находился в самых тяжелых условиях жизни, ему помочь не следует, ибо он одинок. Если он там не отдал свою душу Богу, при помощи заплечных мастеров СССР, то здесь может свободно этого добиться и кончить свою жизнь где либо в парке, наложить руку на себя, ибо стыдно офицеру просить какой бы то ни было помощи.

«Свет не без добрых людей».

Да, я был на краю пропасти и не знал, как выйти из этого положения. Мне казалось, что жизнь моя кончена. Не для кого и незачем жить и я пожалел, что вырвался из СССР, где, возможно, скорее пришел бы конец, моим терзаниям, от руки коммунистических палачей. Скорее бы успокоилась моя мятущаяся душа.

Ибо, не нужно было пускаться в такой далекий путь, в свободный мир, в надежде на лучшее будущее, среди своих соратников и дожить свой век не в нищете и духовном угнетении, а как полагается человеку свободному, имеющему право, заслуженное своими не заслуженными страданиями, по воле представителей предателей.

Но, надежды мои лопнули, улетучились «яко дым от огня» и жизнь моя стала бременем моим.

Вопрос, что сделать с собой, преследовал меня и требовал ответа: наложить на себя руки, — малодушие, говорят; быть нищим с протянутой рукой, хотя бы и не в полном смысле этого слова, и чувствовать на себе взгляды чужих людей, сожалеющие, удивляющиеся, укоряющие и презирающие?

Хуже этого, кажется, ничего нет для офицера — борца за благо других положившего на алтарь Родины все, что имел. Лучше, пожалуй, уйти от мира сего жестокого бессердечного. Но в эти тяжелые часы, дни и недели, народная пословица говорит: «свет не без добрых людей» оправдалась, хотя таких теперь, к сожалению, очень мало, но все же, на моем скорбном пути появились новые люди:

Иван Павлович Штер и Василий Трофимович Губарев. Иван Павлович Штер, с первого дня нашего знакомства понял меня и мое трагическое положение и принял самое деятельное участие в устройстве, где либо на работу. Не в пример братьям казакам и др. людям, которые спешили ко мне узнать новости из сов. союза. Кроме этого больше ничего их не интересовало. Так как на фабрике, где работал Иван Павлович не было места, то он познакомил меня с другим человеком — Василием Трофимовичем Губаревым, который оказал мне неоценимую услугу.

Я никогда этих людей не знал, да и знать не мог, ибо я из первой эмиграции, а они из второй и, как многие смотрят, что вторая эмиграция чужда первой и недружелюбна с нею по многим причинам и на их помощь но мог рассчитывать, но мой предположения не оправдались. Они показали себя не, как уже случай показал со своими старыми эмигрантами.

Василий Трофимович по братски поступил со мной, ободрил, успокоил, с немалым трудом устроил на работу, где и сам работал и беспокоился обо мне, помогая мне в работе и в языке, ибо я, кок уже сказал, английского языка совсем не знал.

Да отблагодарит им Господь за их человеколюбивые поступки в отношении меня, и да будет их дело примером братьям казакам и старым эмигрантам, повернувшим спину человеку, протягивавшему к ним руки, прося помощи в трудную минуту.

Дай Бог таких людей-друзей побольше.

После головой работы попадаю в госпиталь, где мне была сделана тяжелая операция. Когда начал выздоравливать спросил доктора: смогу ли скоро вернуться на работу, доктор меня «утешил», говоря, что я на всю остальную жизнь, остаюсь потерявшим трудоспособность.