В поселке целыми днями велись бесконечные разговоры о смысле жизни, об исторической миссии различных государств и о прочих проблемах мирового масштаба; здесь пользовались успехом газеты и журналы, не обязательно свежие.

Правда, со временем, местная еда, употребляемый в изобилии дешевый алкоголь, а, может быть, просто воздух Помойки делали свое дело. Интересы постепенно сводились к простейшим человеческим потребностям, следить за собой казалось все более ненужным занятием, чтение и духовные запросы — тем более. Даже пошевелить мозгами лишний раз становилось тяжелее и тяжелее. Прожив какое-то время в поселке, люди покидали его, уходя вглубь Помойки. На место ушедших появлялись новые — охотники за легким заработком, которые сначала проводили целые дни, копаясь в мусорных кучах, потом приходили к мысли, что ездить каждый вечер в город — неудобно, а далее следовали тем же путем, что и их предшественники.

Как гигантская воронка, Помойка засасывала всех, оказавшихся в ее владениях, и никого уже не отпускала.

Денис Фролов принадлежал к тому сорту людей, про которых говорят: «способный, но лентяй». В школе он мог бы быть круглым отличником, но усидчивость и трудолюбие не входили в число его добродетелей. В институте Денис поражал однокурсников своей способностью, посидев ночь над чужими конспектами, с блеском сдать труднейший экзамен, а на следующий день завалить простенький зачет. Он мог произвести впечатление на девушек группы, неожиданно процитировав что-нибудь вроде сонета Петрарки или отрывка из саги о Нибелунгах, но сесть за курсовик для него было непосильным трудом.

Полученных в институте знаний едва хватило, чтобы устроиться по знакомству в какое-то НИИ. Там Денис откровенно маялся: каждый день вставать ни свет, ни заря, ехать в переполненном метро, отсиживать за столом целых восемь часов — так и с тоски помереть недолго. Поэтому он не очень горевал, когда НИИ закрыли, а все сотрудники оказались «в свободном полете». Сначала Денис загорелся идеей частного предпринимательства, но вскоре о нем стали говорить: «человек, вроде, неплохой, но ненадежный и необязательный». Поэтому ему пришлось стать уличным продавцом из тех, что торгуют на лотках всякой мелочевкой. Какое-то время он старался и даже неплохо зарабатывал, но не удержался и там.

И вот однажды, случайно услышав разговор в транспорте, он взял большой рюкзак, оставшийся еще с институтских времен и отправился на Помойку. В самом деле, это было то, что требовалось. Хочешь — набил рюкзак разным утилем, сдал его и возвращайся домой счастливый и с деньгами. Не хочешь — никто не заставляет, лежи себе на диване хоть до вечера. Ездить только далековато: на метро через весь город, потом еще на автобусе, да пешком километра два… Впрочем, совершенно необязательно мотаться туда каждый вечер, здесь есть, где переночевать, а то соседи по коммуналке уже все мозги проели: почему за комнату не платишь, да почему не дежуришь как все. Бывшая супруга тоже повадилась звонить: когда алименты платить начнешь, ребенок о тебе спрашивал… А тут благодать: никому ничем не обязан и всем остальным до тебя тоже никакого дела.

В один из приездов он захватил с собой спальник, продукты, все самое необходимое и решил зависнуть в заброшенном поселке по крайней мере на несколько дней. Местные приняли его доброжелательно, показали несколько незаселенных комнат в бараке, из которых Денис выбрал одну, вполне приличную. Барак стоял на центральной улице рядом с давно закрытым продуктовым магазином.

Первое время Денис чувствовал себя как на каникулах. Все вокруг было интересным и необычным. К царящему там запаху отбросов он скоро привык и уже через пару дней не обращал на него никакого внимания.

Он вытащил на крылечко старинное кресло и дни напролет просиживал в нем с детективом, банкой пива и сигаретой. Или под настроение совершал дальние прогулки по Помойке и ее окрестностям. Образовался и круг общения — Маргарита, бродяжка со стажем, которая могла подолгу читать наизусть Есенина или за считанные секунды выдать стихотворный экспромт на любую предложенную тему. Астроном, пытающийся наблюдать за звездами с помощью самодельного телескопа, где вместо линз было вставлено множество стеклышек от очков и довольно увлекательно рассуждающий о траекториях планет и очередном конце света. Был там и ровесник Дениса — Безумный Шарманщик. Молодой мужчина в старинной широкополой шляпе и длинном изорванном пальто всюду таскал за собой самую настоящую шарманку, извлеченную им когда-то из груды строительного мусора и собственноручно починенную. Шарманка вполне прилично играла несколько мелодий, среди которых Денис знал только «Разлуку». На вопрос новенького, почему же Шарманщик не играет на улице или хотя бы не продаст шарманку в музей, все только отмалчивались: интересоваться подробностями чужой жизни здесь было не принято. Было еще несколько не менее колоритных личностей, с которыми время от времени было интересно разговаривать.

Денис и не заметил, как вместо запланированных нескольких дней провел здесь неделю, затем еще одну, а потом просто перестал считать дни; да и зачем, на работу все равно не надо. И вообще, чем не жизнь: бесплатная крыша над головой, консервов полный рюкзак, целый блок сигарет; что еще нужно для счастья?

Постепенно многие привычные вещи начали терять для него свое значение. Денис перестал причесываться и бриться; какая разница, здесь на это никто не смотрит; затем, когда закончилась зубная паста, перестал чистить зубы. Взятый с собой радиоприемник он больше не включал: то ли батарейки сели, то ли новости из внешнего мира почему-то перестали его интересовать. Одежда — не шикарные, но вполне приличные свитер и джинсы, как-то вдруг превратились в живописные лохмотья, не хуже чем у Робинзона Крузо до того, как он обзавелся одежкой из козьих шкур. Денис подобрал в одной из куч ядовито-зеленые брюки и черный пиджак, который был модным лет за десять до его рождения. «Теперь я свободен от всяких идиотских условностей — рассуждал он, удобно устроившись на дверце от холодильника времен „первой оттепели“ и обозревая помойный ландшафт. Мне наплевать, что на мне надето, наплевать, что думают обо мне всякие закомплексованные мещане. Я свободная независимая личность, стоящая вне общества и гордо чихающая на него с высокой… мусорной кучи».

А потом закончились продукты и Денис поймал себя на том, что поглощает пельмени, забракованные каким-то АООО «…», и не чувствует при этом ни капельки брезгливости или отвращения. Еда как еда, и батон тоже ничего; отрезал заплесневевший бок и все дела.

Время от времени его все же посещали тревожные мысли: «куда я качусь и кем стану, если все так и будет продолжаться? Что бы сказали институтские приятели, увидев меня сейчас? Руки бы не подали, это точно. А хорошенькие девушки просто перешли бы на другую сторону улицы… Нет, надо срочно что-то менять в жизни, пока я не стал таким как эти… помойные люди»! Но всякий раз лень побеждала и начало новой жизни откладывалось на завтра, послезавтра, понедельник, когда-нибудь… А, может, и правда, не стоит ничего менять?