— Что будем делать? — спросила Сатина. Филипп хотел сказать первое, что ему пришло в голову. Нужно сделать самое правильное, а именно найти Люцифера и рассказать ему о том, о чем они узнали. Но слова застряли у него в горле.

Как бы то ни было, у них есть лишь подозрение, основанное на том, что могло оказаться просто случайным совпадением. Возможно, они ошибаются. Но если они расскажут Люциферу, чтознают, то им придется рассказать, откудаони это знают. А это означает, что их приключения в эту ночь станут известны. А если в добавок ко всему окажется, что подозрения беспочвенны…

У Филиппа была слишком бедная фантазия, чтобы представить себе, как рассердится Люцифер.

— Мы найдем этого варгара, — сказал Филипп. — Мы его найдем и заставим рассказать, что он делал в спальне.

Сатина кивнула:

— А что с Ночной книгой?

— Это я возьму на себя. Я скажу, что нашел ее в кабинете. — Он подмигнул ей. — Люцифер ведь знает, что я не лгу.

— Спасибо, Филипп, — сказала она.

Он надеялся, что она опять поцелует его в щеку. Она не поцеловала, и Филипп почувствовал укол разочарования.

Где-то в его голове раздался шепот, такой тихий, что Филипп сделал вид, что не слышит его: Если ее благодарность так мала, я могу отказаться ей помогать.

Над глазами что-то застучало. Но ненадолго. Потом все стихло, и Филипп решил, что он, вероятно, неловко повернул шею.

Найти варгара, которого они видели в Сфере Зла, — это было проще сказать, чем сделать. Ад занимает большую территорию, еще мешает то, что повсюду ходят толпы грешников, которых подгоняют кнутом. Кроме этого, не все дьяволы ходят по земле, многие летают под черным небосводом.

Филиппу и Сатине стало ясно, что решить эту задачу было невозможно.

— Могут пройти недели, прежде чем мы найдем его.

Филипп присел на скамейку под высоким деревом. Теплый ветерок шевелил пожелтевшие листья.

— У нас нет столько времени.

— Я знаю, — сказала Сатина. Она пнула ногой камень, который вылетел на улицу. — Если бы ты умел летать, нам было бы гораздо легче.

Она была раздражена, и это рассердило Филиппа.

— А я летать не умею! — ответил он и отвернулся от нее. — Я всего лишь человек.

— Я сказала только то, что, если бы ты умел летать, нам было бы гораздо легче.

— Но я летать не умею!

— Поверь, я это поняла.

— А впечатление такое, что не поняла, если ты все время это повторяешь.

Вообще-то для Филиппа было не характерно ввязываться в ссоры, потому что он знал, что из этого получаются только испорченное настроение и вражда и лучше помолчать. Но по какой-то причине он не мог. Он вспомнил восторг, который увидел во взгляде Сатины, когда она рассказывала об Азиэле и его длинных рогах. Вот у него-то наверняка были большие крепкие крылья!

Филипп посмотрел вверх и увидел сквозь листья дерева кружащие по небу фигуры. Их крылья казались огромными секирами в темноте ночи. Он потер руками лицо и тяжело вздохнул.

— Ты сказала что, кажется, видела этого мальчишку в школе. У тебя нет альбома фотографий или чего-нибудь в этом роде?

Сатина ошеломленно посмотрела на него:

— Есть, черт побери! Почему ты не сказал этого раньше?

— Вот он! — Сатина вынула из глубины шкафа небольшой альбом.

Они сидели в комнате Сатины. Филипп был несколько разочарован, увидев, какой обыкновенной была эта комната. Кровать, шкаф, письменный стол, на котором в беспорядке лежали тетради и всякие разрисованные листочки. Полка с книгами, игры, украшения и фотографии подруг. На стенах висели афиши с портретами кумиров из «Ungrateful Dead» и» Soul Devour» [10] , судя по всему, это были рок-группы.

В клетке, стоявшей на полу, жил любимый домашний зверек Сатины, не хомячок и не мягкий пушистый кролик, а паук по имени Спиннер.

Она спросила Филиппа, не хочет ли он подержать его, но Филипп, который вообще-то не боялся пауков, решил, что держать в руках перламутрового, размером с кулак, тарантула, пожалуй, перебор. Лучше будет, если он останется в клетке — и для паука и для Филиппа.

Филипп подвинулся, и Сатина села рядом.

— Давай посмотрим. Лет ему немного. Он, наверное, из двадцатого или двадцать первого?

Филипп покачал головой:

— Двадцатого или двадцать первого чего?

— Класса, конечно.