Жихарь похолодел.

– Что же с ним случилось?

– А что со всеми бывает. Спился и помер под забором, даром что кабатчик…

– Так он же герой…

– Понимаешь, мил человек, – сказал кузнец, – у нас в Столенграде нынче какое–то помрачение умов. Сперва всем казалось, что герой Невзор, а нынче кажется, что герой Бабура… Книжка, говорят, про него написана… И княжна в смятении… А Невзор твой все свое немалое добро пропил, к Бабуре в долги залез. Иные говорят, что он руки на себя наложил: не то удавился, не то повесился.

– Бабура, Бабура, – вдруг заговорил король. – Ньюзор – Бабура, Бабура – Ньюзор… Ничего не понимаю.

– Все понятно, – сказал Жихарь. – Невзор чужой славы не сдюжил нести, расписку мою Бабуре перезаложил… Ах, не успел я с ним за старика Беломора посчитаться! Ах, не успел!

– Беломор здесь, – сказал кузнец. – Княжна наша стала чахнуть, вот его и позвали. Страшатся его все, кроме меня…

– Сэр Окул! – сказал король. – Как вы посмотрите на то, чтобы перебраться к

нам в Логрию? У нас нужда в добрых кузнецах!

– Ты мне мастеров не переманивай, – сказал Жихарь. – Где же Бабура? Или тоже запил?

– Пока не запил, но помалу прикладывается, – сказал Окул. – В кабаке он, где ему еще быть?

– Сходи и позови, – сказал Жихарь. – Передай, что побратимы его приехали навестить. Упрется – волоком волоки!

– Героя–то? Да кто ж мне позволит?

– У него охрана там, что ли?

– Да какая охрана! Вся дружина давно разбежалась. Княжна занемогла. Люди со

дня на день ждут кривлян. Я уж землянку в лесу выкопал… Ладно, пойду

скажу Бабуре…

Он удалился в сторону кабака.

Жихарь спросил Демона:

– Дети–то как, все еще огорчают? Ты их ремешком, ремешком…

– Дети играют в Жихарев поход, – сказал Демон.

– Смотри ты…

Тем временем явился и румяный Бабура. Румянца, правда, у него поубавилось. Был он одет в Жихаревы доспехи, сбоку болтался меч.

– Что–то знакомое лицо, – сказал Яр–Тур. – Вроде бы где–то видел… Но кто же в таком случае сэр Ньюзор?

Но Бабура оказался поумней Невзора, и чужая слава не вскружила ему голову.

– Не мог ты там шею свернуть, – проворчал он. – Что теперь делать будем? Воротишь ли должок с лихвой или по–своему, по–разбойничьи поступишь?

– Выкуплю честь по чести, – сказал Жихарь.

– Провалилась бы твоя слава, – сказал Бабура. – От нее всем одна беда…

Жихарь развернул тряпицу. В руках у него засиял золотой крылатый бык с человеческим ликом и волнистой бородой.

– Пойдет? – спросил богатырь. Бабура принял золотого быка, согнулся под его

тяжестью, прохрипел:

– Пойдет…

– Только не вздумай пустить в переплав, – предупредил Жихарь. – Пусть стоит

в кабаке для красоты…

– В кабаке ему рога живо обломают вместе с крыльями, – сказал Бабура и поставил быка на землю, на желтые листья. Потом достал из–за пазухи долговую грамоту – видно, всегда носил ее при себе.

Пожелтела, поистрепалась богатырская слава… Жихарь принял грамоту, спросил по обычаю:

– Нету меж нами долгов, займов и лихвы?

– Нету меж нами долгов, займов и лихвы, – по обычаю же ответил Бабура.

Богатырь подал грамоту Демону, и тот в мгновение ока разодрал ее своими стальными когтями на мелкие кусочки.

– Жи–ихарка! – весело возопил кузнец и бросился богатырю на шею. – Как же я

тебя сразу–то не узнал, мех я дырявый, крица пережженная! Вернулся!

Наконец–то!

– Сэр Джихар! Пелена спала с глаз моих, разум просветлился! Это вы, без всяких сомнений! Сэр Лю, приветствуйте же обретенного брата!

– Чего вы под дождем–то стоите, мокнете? – спросил Бабура, косясь на туго набитые мешки. – Все равно же у меня остановитесь…

– Нет, – сказал Жихарь. – Мы пойдем ко мне, в княжеский терем. Княжна Карина, я чаю, как узнает, что за гости к ней пришли, так враз выздоровеет! Окул, ты меня уже сватал, навык имеешь – веди друзей моих прямо к ней, расскажите, как сохнет добрый молодец, как его ретивое стонет со всхожего до закатимого! Ну да вы знаете, что говорить…

– Мой песня сочинил, петь будет. Никакой девушка устоит! – горделиво сказал

степняк.

И они пошли к княжескому терему, а из–за плетней выглядывали изумленные столенградцы: где пропадал великий воин и герой все лето? Дети при виде низко летящего Демона прятались за матерей.