Шрифт:
Моя рука вздрагивает… острие отступает назад примерно на полдюйма… Но этого достаточно.
Выпад Бенедикта — за гранью моего восприятия. Его металлическое плечо ловко направляет кисть, в которой зажат меч, и его меч наотмашь ударяет по Грейсвандиру, а настоящее, живое плечо поднимает живую руку, ту, что лежала на руке Дары… Все это я понимаю чуть позже, когда падаю и снова встаю и наношу парирующий удар — чисто рефлекторно. Как это странно — поединок двух призраков… Но нет, условия неравные. Его клинок не может коснуться меня, а вот Грейсвандир…
Нет! Бенедикт перекладывает меч в другую руку, отходит от Дары и делает выпад, зажав рукоять меча обеими руками. Поворот запястья, бросок меча вперед и вниз, мы сходимся… То есть это было бы так, принадлежи наши тела смертным. И все же на миг мечи скрещиваются, и этого мгновения достаточно.
Мерзко сверкающая металлическая рука кидается ко мне — вся из лунного света и огня, мрака и гладкой стали… угловатая, без округлостей, пальцы согнуты, плоская ладонь, так похожая на живую, настоящую, с серебристым отблеском… она тянется схватить меня за горло…
Но промахивается и цепляется в плечо, а большой палец, судорожно скрючившись, пытается нащупать не то ключицу, не то гортань… Сжав левую руку в кулак, я изо всех сил бью в солнечное сплетение, а там… там пустота…
Голос Рэндома:
— Корвин! Солнце вот-вот взойдет! Тебе надо спускаться!
А я даже не в силах ответить. Секунда-другая — проклятая рука вырвет из меня то, что сжимает… О, эта рука… Грейсвандир и эта так странно похожая на него рука — две вещи, странно сосуществующие в моем мире и в мире призраков…
— Я все вижу, Корвин. Вырвись и иди ко мне. Козырь…
Я освобождаю лезвие Грейсвандира из захвата, замахиваюсь и наношу удар… Только призраку под силу одолеть Бенедикта — вернее, призрак Бенедикта — таким ударом. Мы стояли слишком близко друг к другу, и блокировать Грейсвандир он не мог при всем желании. Но его контрудар, прекрасно исполненный, оставил бы меня без руки – если бы там была рука, которую мог бы отрубить призрачный клинок…
Но руки там нет, а я завершаю атаку и бью изо всех сил как раз в то место, где мерзкое устройство из серебристой стали присоединяется к призрачному телу Бенедикта. Не выпуская из скрюченных пальцев мое плечо, рука отделяется от Бенедикта и замирает… Мы оба падаем…
— Вставай! Единорогом заклинаю тебя, Корвин, вставай! Солнце восходит! Сейчас город вокруг тебя растает!
Пол подо мной качается, колеблется, становится полупрозрачным, и я вижу предрассветно-радужные волны. Я встаю, покачиваясь из-за тяжести впившейся в плечо металлической руки. Она висит на мне, словно дохлый клещ… Боль в боку нестерпимая…
И вдруг я обретаю вес. Видение океана не исчезает, а я начинаю просачиваться сквозь пол. К миру вокруг меня возвращаются цвета — волнующиеся полосы розоватых отсветов. Пол, отвергающий Корвина, тает, и подо мной разверзаются глубины, готовые меня проглотить…
Я падаю…
— Сюда, Корвин! Ну же!
На вершине горы стоит Рэндом и протягивает ко мне руки. Я тянусь к нему…
Глава 11
И вот жаровни без огней снова далеко позади.
Мы с Рэндомом расцепились и встали с земли, но я тут же сел на нижнюю из трех каменных ступеней и оторвал от плеча металлическую руку. Крови не было, а вот синяки наверняка появятся. Даже в лучах ласкового утреннего солнца рука выглядела зловеще и отвратительно.
Ганелон и Рэндом стояли рядом.
— С тобой все в порядке, Корвин?
— Да. Дайте только отдышаться.
— Я еды захватил, — сообщил Рэндом. — Можно позавтракать прямо здесь.
— Неплохая мысль.
Рэндом принялся распаковывать провизию, а Ганелон носком ботинка пнул металлическую руку.
— Это что еще за мерзость? — спросил он.
Я покачал головой и ответил:
— Отчекрыжил у призрака-Бенедикта. Сам не пойму как, но она ухитрилась в меня вцепиться.
Ганелон подобрал руку с земли и стал ее разглядывать.
— А она намного легче, чем я думал, — сообщил он и взмахнул металлическим протезом. — Да, такой рукой можно дел наделать — о-го-го!
— Знаю.
Ганелон повертел стальную кисть, согнул и разогнул пальцы.
— А может, она настоящему Бенедикту сгодится?
— Может быть, — согласился я. — Правда, как подумаю о том, чтобы предложить ему эту штуку… просто не знаю… Хотя, наверное, ты прав.
— А твоя-то рана как?
Я осторожно прикоснулся ко шву.
— Да не так уж паршиво. Могло быть и хуже. После завтрака смогу ехать верхом, но не очень быстро.