Анаис понимала, что Линдсей знал других женщин – в его-то возрасте! Она не была наивной, чтобы верить в то, что возлюбленный берег себя для нее. Кроме того, Анаис почувствовала, как искусен был Линдсей в амурных делах, с первого же прикосновения его рук к своему телу. Но, даже сгорая от ревности и страдая, она нисколько не сомневалась: то, что их связывало, было более значимым, чем все приключения Линдсея с другими женщинами.

Анаис ничего не оставалось, как верить в это, потому что осознание чего-то иного было бы слишком болезненным, мучительным, просто непереносимым…

– Что ж, раз так, я ухожу, вернусь в дом, чтобы сказать этому напыщенному ослу Дарнби, что его вздорной дочурки здесь, с тобой, нет. Я-то знал, что у тебя гораздо больше вкуса для того, чтобы не спариваться с кем-то вроде нее, но твоя мать… – лорд Уэзерби усмехнулся и снова зашатался на месте, – твоя мать не успокаивалась до тех пор, пока я не бросил свой портвейн и уже сданные карты и не отправился тебя искать. Ах, эта чертова женщина, не знаю, чем я заслужил подобную участь!

Уэзерби повернулся было, чтобы удалиться, но вдруг резко бросил:

– И кстати, ты мог бы хоть чуточку повежливее общаться с крошкой Грантворт! Она стоит целое состояние и намного красивее той девчонки Дарнби. У Мэри одно из самых больших приданых на ярмарке невест в этом году, и ты ей явно нравишься. Обязательно позабочусь о том, чтобы ты отправился на ту чертову ярмарку, о которой она говорила. Я хочу увидеть наследника от тебя прежде, чем умру. Надеюсь, я достаточно ясно выражаюсь?

Когда дверь конюшни захлопнулась, Линдсей оглянулся на Анаис, и его красивое лицо исказила гримаса стыда.

– Он просто пьян, – тихо промолвила Анаис, вытягивая из волос запутавшиеся там ниточки сена. – Он не понимал, что говорил.

Это было то же самое оправдание, которое Анаис регулярно слышала от Линдсея еще в ту пору, когда они были детьми. И она презирала эти слова, хотя сама только что произнесла их. На самом деле никакого оправдания столь никчемному человеку не существовало. Маркиз всегда пребывал в состоянии чрезмерного, непристойного опьянения. Гораздо чаще, чем Анаис хотела признать, она замечала, как набравшийся Уэзерби валился с ног или бесстыдно щупал женщин за спиной собственной жены.

Но даже в самые возмутительные моменты Анаис не могла осуждать Линдсея за попытки смягчить впечатление от постыдного поведения его отца. В конце концов, она точно так же поступала с той, что произвела ее на свет. Анаис справлялась с этим позором, не защищая поступков матери, а просто вычеркивая ее из своей жизни. Анаис мирилась с подобным унижением, притворяясь, будто у нее вовсе нет матери. Что же касалось самой родительницы, то она, похоже, была счастлива лишний раз не пересекаться с дочерью.

– После того, что между нами сегодня произошло, ты должна знать: я не питаю ни малейшей симпатии или страсти к Мэри Грантворт, – признался Линдсей, и Анаис улыбнулась, обрадованная его словами. – Она хотела, чтобы ты поверила, будто мы прогуливались вместе и обсуждали нечто сокровенное. Но правда, Анаис, заключается в том, что я встретил Мэри, когда она выходила из аптеки, и поговорил с ней от силы минуту.

– Спасибо за то, что сказал мне это, Линдсей. Хотя тебе и не стоило оправдываться.

– Нет, я должен был объяснить. Пока мой отец талдычил о женщинах и этой Мэри Грантворт, я был вне себя от волнения, боялся, что ты возненавидишь меня и поверишь тому, что он говорит. Я пришел в ужас от мысли, что, когда я наконец-то смогу остаться с тобой наедине, ты не поверишь мне. Не поверишь, когда я скажу, что ты – та единственная женщина, которую я буду желать всегда, всю свою жизнь!

Холодность, которая неожиданно начала зарождаться в ее душе, тут же улетучилась. Успокоившись, Анаис приподнялась на цыпочки и нежно коснулась губами его губ.

– Я верю тебе, Линдсей.

– Я не такой, как он, Анаис. Я – не мой отец. Я не разделяю его пороки.

Анаис взяла лицо Линдсея в ладони, заставив его посмотреть ей в глаза. Любимый обещал, что никогда не скажет Анаис ни одного лживого слова, и она верила ему.

– Ты не такой?

– Нет. Я… – Глаза Линдсея вдруг приняли нечеткое, абсолютно нечитаемое выражение, и он попытался, из последних сил попытался – Анаис это точно знала – сфокусировать свой взгляд, придав ему твердости. В итоге это Линдсею не удалось, и он, глядя через ее плечо куда-то на стену, произнес: – Клянусь. Я не такой, как он.