– То, что она по-прежнему жива.

– Кто жива? – спросила Анаис, еще больше смущаясь и приходя в замешательство от того, что Линдсей приложил ее ладонь к своей щеке.

– Моя Анаис. – Он рывком притянул ее к себе и прижался губами к ее виску. – Я знал, что она не могла вот так просто умереть, что она слишком сильна для этого! Признаюсь, я боялся, что моя Анаис оказалась запертой под холодной оболочкой, но сегодня она вырвалась наружу, не так ли? Я видел ее, Анаис моей юности. Ту самую Анаис, которая похитила мое сердце своим необузданным нравом и решительной поддержкой обездоленных! Ты защищаешь тех, о ком заботишься, как маленькая тигрица! Ты пыталась защищать и меня тоже – от моего отца.

– Ты придаешь этому слишком большое значение.

– Нет, отнюдь! Ты – не холодная, безразличная ко всему ледяная принцесса, которой так хотела казаться. Ты не изменилась, хотя и пытаешься убедить меня в этом. Твоя игра окончена, Анаис.

– Линдсей, пожалуйста, кто-нибудь увидит…

– Она живет. И пока она жива, у меня есть шанс вернуть ее.

Анаис умоляюще взглянула на него:

– Не пытайся завоевывать меня снова. Этого не может быть никогда, Линдсей. Пожалуйста… просто поверь мне и смирись с тем, что все кончено.

Анаис снова направилась к двери, но Линдсей схватил ее за запястье, притянул к себе и зашептал на ухо:

– Все будет кончено, если мы оба испустим последний вздох, и даже тогда я не уверен, что моя страсть к тебе испарится. Я хочу еще один шанс, Анаис, и я его получу.

Утро прошло весело, и Анаис могла со всей честностью признаться, что на протяжении многих месяцев не развлекалась так беззаботно. Уоллингфорд и его сестра Сара учили ее кататься на коньках, и искренний смех Сары с лихвой компенсировал Анаис собственные неловкие спотыкания и махания руками, сделав их вполне терпимыми. Состояние здоровья позволило Анаис покататься на коньках лишь несколько коротких минут, а потом утомление и тяжелое, сбившееся дыхание заставило ее остановиться отдохнуть у берега замерзшей реки. Анаис, возможно, вообще не стоило совершать эту вылазку, но ей требовалось побыть вдали от дома. Кроме того, она не хотела казаться слишком больной, ведь тогда Линдсей мог начать допытываться о недомогании – это было равносильно открытию легендарного ящика Пандоры. Нельзя было допустить, чтобы Линдсей выяснил, в чем кроется истинная причина ее болезни.

К счастью, Линдсей согласился сопровождать свою мать и Энн, отправившись с ними в поездку по деревне на санях. Он предложил Анаис присоединиться, но та категорически отказалась. Просто не могла сидеть так близко к нему – слишком велико было искушение.

Часы, проведенные в деревне, пролетели, кажется, как один миг. Прежде чем Анаис успела осознать это, она снова оказалась в Эдем-Парке, потягивая чай в компании леди Уэзерби, пока Уоллингфорд с Линдсеем прогуливались верхом. После чая Анаис отправилась наверх, чтобы навестить отца.

Войдя в его спальню, она удивилась, увидев там Линдсея, сидевшего на стуле у постели больного. Увлеченные беседой, они разговаривали очень тихо, и Анаис, как ни старалась, не смогла услышать ни слова. Когда Линдсей поднялся со своего стула, на его лице ясно читалось беспокойство. Анаис бросила взгляд на отца: тот казался утомленным, буквально выпотрошенным.

– Так ты даешь мне слово, сынок? – пробурчал ее отец.

Линдсей кивнул. Проходя мимо Анаис, он легонько коснулся ее пальцев. А потом, по-прежнему храня молчание, покинул комнату.

– Что вы обсуждали?

– Ничего важного, детка, – ответил отец, жестом подзывая Анаис к себе. – Итак, почему бы тебе не почитать мне? Мне до смерти надоело лежать весь день в кровати!

Большую часть дня Анаис провела с отцом, читая ему и играя с ним в карты. Она пробовала заходить с разных сторон, пытаясь заставить отца рассказать о беседе с Линдсеем, но тот упорно избегал этой темы и отказывался что-либо объяснять, только еще больше интригуя.

Когда спустя несколько часов Анаис вернулась в свою комнату, она была донельзя измучена. Бедняжка пыталась хоть как-то раскачаться, вести себя так, словно все было в порядке. Но вместо этого ощущала такую слабость, что мечтала лишь об одном – прилечь и немного вздремнуть.

Она как раз собиралась сделать это, когда услышала громогласный стук копыт и прильнула к окну, привлеченная звуками галопирующей лошади. Внизу Анаис заметила Линдсея, сидевшего верхом на самом роскошном вороном коне, которого она когда-либо видела, – лоснящемся и стремительном, с изящными изгибами туловища. Анаис увидела, как Линдсей вжался в седло и наклонился вперед, заставляя скакуна нестись быстрее.

Облака белого снега взметнулись из-под копыт. Клубы серого пара вырвались из больших ноздрей храпящего коня – Анаис могла поклясться, что услышала пыхтение тяжело дышащего арабского скакуна, когда Линдсей пустил его во весь опор. Анаис провожала глазами всадника и коня, пока они не пронеслись под ее окном и не свернули с дороги, скрывшись в конюшне.

Анаис еще долго стояла у окна, ожидая, когда же появится Линдсей, но он все не выходил. Она знала Линдсея достаточно хорошо, чтобы понимать: он не доверил бы такого скакуна одному из конюхов Уэзерби. Линдсей всегда сам седлал своих коней и заботился о них, охлаждая, когда это требовалось. Кстати, он и Анаис научил ухаживать за собственной лошадью. Она улыбнулась, вспоминая те уроки, как они смеялись и поддразнивали друг друга тогда. В ту пору они были лучшими друзьями.

Лошади были их общей страстью. Всякий раз, выбираясь на прогулку верхом, Анаис и Линдсей довольствовались исключительно компанией друг друга. Думая об этом, Анаис испытала странную ностальгию: она скучала по тем временам, по часам свободы и беспечности. Скучала по той поре, когда они были только друзьями, которые могли говорить буквально обо всем.