Вольфганг. Да, бывают вещи, превышающие меру терпения даже почтительного сына.

Оттилия. Тебе известно, зачем здесь девятый прибор?

Эгмонт. Думаю, придет Инкен Петерс. Может быть, она уже в доме.

Паула Клотильда. Ты так просто говоришь об этом, дорогой Эгерт.

Эгмонт. Да, я говорю об этом просто.

Паула Клотильда. Ты не понимаешь всего значения этого шага. Страшные времена наступят, мой милый мальчик, когда ты должен будешь назвать эту продавщицу мамой.

Эгмонт. У тебя фантазия, поистине достойная Данте. [40] Мой совет тебе – не преувеличивай.

Паула Клотильда. А ты, Эгмонт, не понимаешь, что говоришь! Нужно взять в оборот старую Петерс. Эта ведьма знает, чего хочет. Ей предлагали целое состояние, лишь бы она убралась отсюда вместе со своей дочкой. Наотрез отказалась. Дочь – ее капитал, и она через нее надеется выручить гораздо больше.

Эгмонт. Паула, ты всюду видишь утонченную хитрость, на которую эти простые люди не способны. Присмотрись к ним поближе. О деньгах я ничего не знаю. Но Инкен такой прямодушный и скромный человек, что за нее я готов ответить головой! Мы с папой и Инкен были втроем в зоологическом саду и чудесно провели там полчаса!..

Паула Клотильда. Возможно, дочь еще не так испорчена. Но у матери Инкен многое на совести.

Беттина. Что ты говоришь? На что ты намекаешь?

Паула Клотильда. Муж старой Петерс умер в следственной тюрьме. Как известно, он покончил с собой. Недавно Ганефельдт ознакомился с материалами судебного следствия. Этого человека – железнодорожного инспектора – обвиняли в поджоге собственного имущества при переезде семьи. Но говорят, что это дело ее рук. Подозрение все больше и больше падает на Петерс. Вероятно, ее присудили бы к каторжным работам, если бы не окочурился единственный свидетель – ее муж.

Эгмонт. Я верю больше Штейницу, чем Ганефельдту. А Штейниц не допускает и мысли о виновности фрау Петерс.

Паула Клотильда. Она марионетка в его руках. Он в этом заинтересован. И хорошо знает, почему это делает. А у нас совсем другие сведения.

Входит Штейниц.

Штейниц. Прошу вас спокойно указать мне на дверь, если я здесь лишний.

Эгмонт. Вы пришли как раз вовремя, доктор. Моя уважаемая невестка только что прошлась по адресу фрау Петерс.

Паула Клотильда. Я говорила только о том, что написано в документах и уже доказано…

Штейниц. Что же написано в документах? Что доказано?

Вольфганг. Паула, не будем касаться таких вопросов.

Эгмонт. Моя невестка считает, что фрау Петерс виновна в поджоге! А муж ее в тюрьме покончил с собой будто бы для того, чтобы спасти жену.

Штейниц. Такими утверждениями в последнее время стали запугивать почтенную фрау Петерс даже посредством анонимных писем, составленных в самых площадных выражениях. Одно из этих писем она мне показала. Я собираю подобные документы человеческой подлости. Кажется, открытка при мне. (Достает открытку из кармана и протягивает ее Пауле Клотильде.) Да вот она, если кому-нибудь интересно.

Паула Клотильда (немного растерявшись, так как открытка написана ею). Мне неинтересно. Почему это может меня интересовать?

Штейниц. Я думал, что открытка вас заинтересует; автор этой недостойной мазни высказывает то же мнение, что и вы.

Паула Клотильда. Как так «мазни»? Кто мог написать эту анонимную открытку?

Штейниц. Не знаю, – ведь она анонимная.

Вольфганг (Штейницу). Надеюсь, вы не хотели этим сказать, что образ мыслей моей жены совпадает с образом мыслей анонимного автора?

Штейниц. Разумеется, нет. Я, конечно, далек от этого.

Паула Клотильда. Подобные вещи просто швыряют в камин. (Пытается это сделать, но открытка падает на пол.)

Штейниц. Я хотел бы, чтобы вы так же поступили с вашим ошибочным мнением о фрау Петерс. А открытку я должен сохранить. (Поднимает ее.) Возможно, она еще пригодится фрау Петерс для защиты.

Паула Клотильда. Пригодится или нет – мне безразлично.

Во время этой сцены профессор Вольфганг Клаузен и Беттина под руку прогуливаются по комнате и оживленно шепчутся. У Беттины на глазах слезы. Вольфганг останавливается и пристально смотрит на Беттину.

Вольфганг. То, что ты говоришь, невозможно.

Беттина. Клянусь Богом, чистая правда, Вольфганг!

Вольфганг. Это было бы расхищением самого дорогого, самого священного, что у нас осталось.

Беттина. Я прошу тебя, Вольфганг, молчи!

Оттилия. Можно узнать, о чем вы говорите?

Беттина. Прошу тебя, не спрашивай. Пусть об этом знаю я одна.

Вольфганг. Оттилия – наша сестра, Беттина. Даже хорошо, чтобы она узнала. Отец взял и отдал этой девушке кольца и драгоценности покойной мамы! Следовало бы завесить портрет матери, если вы переживаете это так же, как я.