Ворвались Шмаков, Райнов – в застывшей роже ни кровиночки. Я сделал предостерегающий жест – не все сразу. Медленно обозрел помещение. Совсем неплохо, черт возьми. Переливался подвесной потолок со встроенными светильниками, уютные полукруглые диваны, стол с компьютером, абажур настольной лампы. Над столом засушенная цикада в застекленной рамочке (амулет, если не ошибаюсь, отводящий смерть). Чинно, строго, академично. Дипломов не хватает.

– Привет, ковбой, – дружелюбно поздоровался я, – Саул, блин, хренов. Первый царь Израильского государства, десятый век до нашей эры… Я правильно сказал? – покосился я на дверь – вошла Ульяна. («Интересно, – подумал я, – леший женского рода – это кто?»)

– Одиннадцатый, – машинально поправила девица, от изумления уронив челюсть.

«Ковбой» попятился, ткнулся задницей в столешницу, растерянно глянул на супругу. Возможно, ошибаюсь, но в глазах особы с лошадиной физиономией не было страха за жизнь избранника. Не то что за свою, дражайшую…

– В чем проблема, господа? – сглотнув, осведомился «плантатор». – Вы, кажется, не совсем понимаете последствия…

Как здорово направленный в живот автомат преображает внешность человека! При первой встрече господином излучался бархатный глянец, он сочился пренебрежением и просился на обложку гламурного журнала. Пред ликом расплаты одрябла кожа на мужественных скулах, обрисовались «гусиные лапки» вокруг глаз, вертикальные морщины под носом, состарившие их обладателя лет на двадцать. Подрагивал кадык на загорелой шее.

– Капитан, – обратился я к Хомченко, – окажите любезность. Подоприте, пожалуйста, входную дверь – уж придумайте, чем, и изучите возможность тихого удаления из дома. Вас, коллега, – обратился я к Ульяне, оборванной, со спутанными волосами, достаточно трогательной и не такой уж беззащитной, судя по злобе, закипающей в глазах, – прошу последить за уважаемой мадам, дабы лишить ее соблазна сделать глупость. А с тобой, козлом, – я двинул плантатора казенником в рыло, – мы будем настойчиво беседовать!!!

В ближайшие минуты стало ясно, что самое дорогое у Аркадия Наумовича Покровского (погоняло Саул) – неповторимая, обожаемая жизнь. Супругу заперли в спальне, а за «плантатора» взялись жестко и с трех сторон. Первые оплеухи он стоически стерпел, но когда я эффектно передернул затвор и предложил начать отстреливать пальцы, заревел благим матом и начал сообщать даже то, что не просили. Заурядный урка, много лет назад поймал за хвост Жар-птицу, и с тех пор – не жизнь, а просто сказка. Ближайший из клевретов Благомора. Нет, в доме больше никого нет, две собаки, четыре охранника. Какие происшествия? За двадцать лет ни одного происшествия в доме, не считая волчьего нашествия аккурат на миллениум (голодный год случился) и вовремя ликвидированного пожара годом ранее! На что мы рассчитываем? Разве можно безнаказанно вырваться из Каратая? (Тычок прикладом.) Да, знаете… вообще-то можно. На севере, у поселка Алтычбек, – там еще сектанты-бегуны на голову больные проживают (их практически не трогают) – имеется секретная автомобильная тропа через болота (бегуны ее, собственно, и обслуживают), и охрана у тропы совсем крохотная – подумаешь, дюжина звериных рыл с пулеметами и огнеметами… Пропустят ли компанию с заложником?..

Логично допустить, что, будучи в курсе происходящего, Благомор отдаст приказ отрубить свою «правую руку». А если действовать на упреждение? Небольшой маскарад, инсценировка в меру творческих способностей?

Допрос вступил в решительную фазу. Спутники Лугового, с которыми его безвременно разлучили: помощник прокурора Булдыгин Павел Викторович, работница издания «Байкал» Мария Рыбакова – доставить их немедленно! «Плантатора» перекосило, как дешевые обои. Невозможно-с, сударь… Тычок прикладом. Почему же, собственно, невозможно? Второй по значимости человек в Республике дезертиров не может вызвать для беседы особо информированных задержанных?

Скрипя зубами, господин Покровский забормотал, что помощник прокурора Булдыгин скончался, не приходя в сознание – собирались допросить его по поводу пропавших денег, да не подфартило… Журналистка Мария Рыбакова впала в невменяемость – глухая депрессия на почве сильного стресса – и говорить способна о чем угодно, только не по теме… От бешенства потемнело в глазах, я занес приклад, чтобы вбить кадык в глотку, «плантатор» завизжал, забился, как девица, которую собрались насиловать…

Ночь была тиха и привлекательна. Гроза ушла на юг, а новая, на севере, только формировалась. Журчал ручеек, обрамленный симпатичной альпийской горкой. Запахи цветов носились по округе. Тихий ветерок трепал макушки кустарника, шевелил траву. Далеко на западе, под одеялом рваных облаков, выделялся гребень утеса, венчаемый сосной-верхолазкой.

Но спокойствие было хрупким и неустойчивым. С южной стороны уже нарастало дребезжание мотора…

Джип со скрежетом затормозил у решетчатой ограды. Вывалились двое, побежали к решетке.

– Вперед, Аркадий Наумович, – прошептал я. – Спускайтесь с крыльца, подходите. Да уверенности побольше, уверенности, а не бездарного столбняка… Вы знаете, что говорить.

Погано себя чувствовал в новой ипостаси Аркадий Наумович. Да и мне в щеголеватом камуфляже с плеча мертвеца было несколько неуютно. Не сказать, что он сильно давил или провисала мотня, но не по себе было. Я поправил автомат, чтобы легче сбрасывать с плеча, и приготовился начать движение. Саул протяжно выдохнул, решительно сбежал с крыльца… и встал. Не было печали.

– Продолжайте движение, Аркадий Наумович, – прошипел я. – Уверенно, враскачку. Не подавайте виду, что у вас репейник в заднице.

– Фигляр хренов, – огрызнулся «плантатор».

– Искренне ваш, Аркадий Наумович. Не спорю, в некотором роде ваш покорный слуга – краснобай и баламут, но постарайтесь не думать об этом. Двигайте с богом. Не вам одному страшно.

– Аркадий Наумович, это вы? – замолотили в кружево ворот. – Червиченко! Вам уже доложили?

– В чем дело, Анисий? – Голос хозяина почти не дрожал. Сунув руки в парусиновые брюки, он сделал несколько шагов и выдвинулся на уровень центральной клумбы.