Каришнев-Лубоцкий Михаил Александрович
Шрифт:
В этот момент появляется Баба Яга. Она невольно становится свидетельницей конца этой сцены. Калина Калиныч становится на колени перед Шустриком.
КАЛИНА КАЛИНЫЧ. Готово! Смотри!
УМОРУШКА (заметив Бабу Ягу, шипит Калине Калинычу). Де-да-а!
БАБА ЯГА (виновато). Простите… Я, кажется, не вовремя…
КАЛИНА КАЛИНЫЧ (смущенно). Нет, почему же… В самый раз… Мы… репетируем!
БАБА ЯГА. Нашли время! Чаща Муромская в опасности, а они репетируют!
КАЛИНА КАЛИНЫЧ (поднимается с колен). Мы и репетируем, как быть непреклонными с врагами, если они начнут просить пощады.
БАБА ЯГА. И Шустрик был непреклонным?
КАЛИНА КАЛИНЫЧ. Как скала!
УМОРУШКА. Нянюшка, ты пешком?
БАБА ЯГА. Пешком, милая. Зачем ступу взад-вперед гонять? Она у меня старая. (Садится на пенек.) Что делать будем с гостями непрошеными?
КАЛИНА КАЛИНЫЧ. Вразумлять. Не поможет — предупрежденье сделаем.
ШУСТРИК. Уже делали.
УМОРУШКА. Заблудить их нужно. Далеко-далеко!
КАЛИНА КАЛИНЫЧ. Нет, с дороги мы их сбивать не станем. Их, наоборот, нужно наставить на путь истинный.
УМОРУШКА. У нас такого пути нет! Может, он где-нибудь подальше от нас находится?
КАЛИНА КАЛИНЫЧ. Когда взрослые разговаривают, дети должны помалкивать.
БАБА ЯГА. А что если «анды-шаланды»… — и дело с концом?
КАЛИНА КАЛИНЫЧ. А зарок? Ты тоже зарок давала, все зарок да вали!
БАБА ЯГА. Я давала, я и назад возьму. Сколько их — древотяпов?
ШУСТРИК. Четверо.
БАБА ЯГА. Всего-то! Одного — в жабу, другого — в колоду, треть его — в муравья, четвертого — в мухомор. Вот и нет больше лесогубов! Раз…! Два…! — и спать пойдем, поздно уже.
КАЛИНА КАЛИНЫЧ. Спокойно спать будешь?
БАБА ЯГА. Ну, понервничаю немного… (Чувствуя за собой вину, сердито.) А их кто-нибудь сюда звал?! И предупрежденье делали!
КАЛИНА КАЛИНЫЧ. Пусть все жители чащи решают. Как все скажут, так и будет.
БАБА ЯГА. У нас все добренькие! Одна я злая!
УМОРУШКА. Что ты, нянюшка! Ты — добрая!
ШУСТРИК (оттопыривая большой палец). Ты — во какая!
БАБА ЯГА. Да? Ну ладно… Как все решат, так пусть и будет…
Уморушка подходит к Бабе Яге и надевает ей на голову венок.
УМОРУШКА. Ты — добрая. А теперь… теперь и красавица!
БАБА ЯГА. Да? Я догадывалась… (Вздыхает.) Тыщу лет прождала, пока это другие заметят! (Поднимается с пенька.) К себе пойду. За венок, за слова добрые — спасибо. А с гостями я утречком еще сама побеседую…
КАЛИНА КАЛИНЫЧ. Тихо-мирно?
БАБА ЯГА. Как голубки поворкуем. (Прощается.) До завтра! (Уходит.)
КАЛИНА КАЛИНЫЧ (глядя в ту сторону, куда ушла Баба Яга). Добрейшее существо! А уж наплели про нее разных небылиц — с три короба!
Свет гаснет.
Картина пятая
Раннее утро. Место стоянки лесорубов. Саня и Ваня сидят рядом с палаткой и беседуют. Ведмедев и Опилкин еще спят.
ВАНЯ (с обидой). Не верят они нам!
САНЯ (в тон Ване). Нет, говорят, вещественных доказательств!
ВАНЯ. А лягушки? (Снимает кепку.) Фыр-фыр-пупыр! (Привычно и равнодушно достает из кепки лягушку и выбрасывает ее.)
САНЯ. Ведмедев верит. Это Григорий Сазонович не верит.
ВАНЯ. В школе, говорит, вместо уроков фокусами занимались!
САНЯ. И зачем мы с тобой сюда идти согласились? На мотоцикл везде заработать можно.
ВАНЯ. Это Опилкин все. Считает, что за две недели можно заработать! Тяп-ляп — и мотоцикл ваш!
САНЯ. Тяп-ляп? Как бы нас самих не тяп-ляп!
ВАНЯ. Никто с Опилкиным идти не согласился. Заповедник трогать нельзя! — все так говорили.
САНЯ. А Ведмедев согласился.
ВАНЯ. Друзья они. Ведмедев за Опилкина в огонь и в воду пойдет. «Лезь в огонь!» — скажет Опилкин, и дядя Егор полезет. «Прыгай в воду!» — и дядя Егор нырнет.
Полог палатки широко распахивается, и появляются Опилкин и Ведмедев.