Лосев Алексей Федорович
Шрифт:
говорит Аполлон Оресту, —
До конца твоим Хранителем я буду.Аполлон, кажется, один может так усыплять. И вот перед нами ужас — парализованный, видение Диониса — в «аполлинийском» сне. Тень Клитемнестры, жаждущей мщения для своего сына–убийцы, Ореста, принуждена явиться в храм, чтобы разбудить этих спящих Эринний; кому же, как не им, мстить за покойника? И этой Тени приходится очень долго будить спящих и стонущих во сне Эринний
94–139: Да, спите! Ах!.. [217] Но что за польза в спящих? А между тем, покинутая вами, И возле тех, которых умертвила, Среди теней брожу я со стыдом. Но объявляю вам, что я мученья Терплю, когда в великом преступленье Выслушивать упреки их должна. Хоть я от самых близких претерпела Столь страшное, но из богов никто Ради меня не мог разгневаться за то, Хоть я зарезана рукой безбожной сына. Глазами сердца посмотри на раны. В очах твоих блестит твой дух заснувший. Ведь кто не спит, не может так же ясно, Как если б спал, глазами мысли видеть. А много жертв, вам мною принесенных, Вы поглотили, вам же возлиянья Я делала из меду без вина. Конечно, вам же в жертву приносила Почетный пир, в дому на очаге Был приготовлен он, в ночное время, Когда другим богам жертв не приносят. И это все потоптано ногой. А он, спасаясь, как олень какой, Благодаря скачку освободился И, из сетей уж вырвавшись, бежит, Над вами прежестоко насмехаясь. Услышьте же о том, что нераздельно С моей душой, подземные богини! Проснитесь же! К вам обращаюсь я, Теперь лишь только тень, я, Клитемнестра. (Хор храпит.) Храпите же! А он бежит далеко: Друзья его не то что у меня. (Хор храпит.) Ты крепко спишь и над моим страданьем Не сжалишься, а между тем Орест, Убийца матери, бежит на воле. (Хор вздыхает.) Вздыхаешь… спишь… зачем не встанешь быстро? И что ж тебе и делать, кроме зла? (Хор вздыхает.) Усталость, сон, как будто сговорившись, Дракона страшного всю силу сокрушил. (Хор всхрапывает сильнее прежнего и кричит во сне: «Лови, лови, лови, смотри!») [218] Во сне преследуешь ты, будто зверя; Визжишь ты, как собака на охоте, Когда она еще не перестала Преследовать добычу. Но вставай же! Не падай же под бременем труда; Не забывай, хоть сон тобой владеет, Что делать зло назначено тебе. О, тронься же правдивыми моими Упреками, ведь для существ разумных Правдивые упреки — что бичи. Кровавым на него дыши дыханьем, И внутренним огнем ты иссуши его, Преследуй, изнутри преследуя его.217
, .
218
Ремарки Котелова.
Вся эта сцена потрясающа, но, конечно, потрясающа по–эсхиловски. Мы знаем имя тому страху, который всегда изображается Эсхилом.
Итак, в «Евменидах» наглядно дан и эсхиловский ужас на его «дионисийском» полюсе, и эсхиловский ужас на его «аполлинийском» полюсе. — Что же характеризует здесь приемы этих эсхиловских композиций?
11. ПСИХОЛОГИЯ СТРАХА И УЖАСА. ЭРИННИИ–ДОЧЕРИ НОЧИ
Аполлон — бог симметрии и спокойных красок. Его настоящая сфера — когда есть данность вне личности, вне личной переработки. Как мы условно употребляли [219] , это есть почти всегда так называемый эпос и эпическое восприятие красоты. Добавляя постепенно элементы внутренней переработки и «дионисийского» волнения, мы получаем все остальные роды эстетического восприятия. Если, значит, есть Аполлон, т. е. «аполлинийское» созерцание, то, конечно, в таком произведении будет больше всего образов (не потому, что без образов не может быть эстетического восприятия, а потому, что образ по самой своей психологической сути наиболее соответствует созерцательной направленности сознания в эпосе). И на основе этой образности мы и должны учитывать побочные (по отношению к ней) элементы. Что же теперь представляют собою в «Евменидах» эсхиловские приемы изображения страха, раз мы сказали, что в этом страхе Эсхил пользуется «апол–линийским» созерцанием в качестве как бы некоей самозащиты? — Конечно, должно быть много ярких образов, и раз ужас дан в образе Эринний, то эти Эриннии должны быть очень красочны и живописны. Ведь созерцанием этой живописности Эсхил и «защищается» от ужаса, который дан за ней. Конечно, этим уменьшится драматизм композиции, но уж таков Эсхил.
219
Так в рукописи.
И действительно, Эриннии у Эсхила — верх живописания. Нет ничего во всех трагедиях Эсхила более яркого и выразительного.
Как и по Гесиоду (Theog. 217–222 Flach3 и прим. к этим стихам у Флаха), у Эсхила Эриннии — порождение Ночи. У Эсхила это обстоятельство в особенности подчеркнуто. «Отвратительные девы… — говорит Аполлон, — спят, эти старые дети Ночи, с которыми не имеет сношения ни бог, ни человек, ни зверь» (69–70) [220]
71–73: Жилища их во мраке ада, В подземном Тартаре, и людям, и богам Жилище ненавистном.220
В переводе Котелова не удержано выражение «дети Ночи».
В другом месте они молятся
321–323: О ты, матерь моя, что меня родила, И живущим и мертвым на казнь! О Ночь, матерь моя! О, услышь же меня!Афине Эриннии так рекомендуют себя
415–417: Зевеса дочь! О всем узнаешь кратко. Мы — Ночи дочери, в жилищах наших Проклятыми зовут нас под землею.Когда происходит подсчет голосов перед оправданием Ореста, они стонут,
745: О мрачная Ночь матерь! Зришь ли это? Не забывают Эриннии о своей страшной матери и после оправдания Ореста, 791–793/821–823: Дочь матери Ночи! Теперь уваженья, Почета лишилася я, —восклицают они дважды. И дважды же опять обращаются к ней,
844–845/876–877: О, услышь же мой гнев. Моя матерь, о мрачная Ночь!«Мы, — говорят они, —
345–346: подземного мрачною бездной владеем, И не светит луч солнечный там».Страшными порождениями тьмы эти богини были и у Гомера.
Оправдываясь относительно «ссоры с Пелидом», Агамемнон говорит в «Илиаде»,
XIX 86–88: А я не виновен нисколько. Зевс и Судьба да Эринния, вечно бродящая в мраке, Это они мой рассудок тогда ослепили в собранье. Пер. Минского.Или еще в той же «Илиаде» рассказывается, как на молитвы Алфеи,
IX 571–572: Эринния, Ночи жилица, Неумолимое сердце, вняла ей из мрака Эреба.Но Гомер умел созерцать этих Эринний в отдалении, что не всегда доступно было Эсхилу.
Порождения Ночи, они и сами имеют мрачный и страшный вид. Они в темных платьях,
1048–1049: Вот, вот они. Будто Горгоны, в темных одеяньях… …Черны, ужасны видом.Вспомним также и из «Семи против Фив» 975–977 (986–988), и в особенности 977 (988) — черная Эринния. Эсхил их представляет очень старыми божествами.
150: Богинь–старух ты, юный, попираешь. 731: Попрал меня совсем ты, юный из богов, —говорят они Аполлону. Аполлона они причисляют к «младшим» богам,
62. И вот дела такие совершают Младые боги. То же и в 778–779 (и 808–809): Вы, боги младые, законы древнейшие Попрали, из рук моих вырвали их. А также в 393–394: Мы издревле почетную должность имеем. Младшей по отношению к ним считается и Афина. 848: Тебе я гнев прощу, — говорит Эринниям Афина и объясняет это так, 848: Меня ты старше. Порождение Ночи, «старуха» — Эринния, она, по Эсхилу, по–видимому, не имеет крыльев. 51: Но эти, мне казалося, без крыльев, — говорит Пифия, увидевшая их. 250–251: И по земле гнались За ним, и по морю без крыльев мы неслись, —