Если в Европе XVIII в. опиумная субкультура была незаметна или не существовала вообще, то путешественники по Ближнему Востоку постоянно сообщали о ней.

Их рассказы продолжали оказывать влияние на западное восприятие наркозависимости. Предположения о культурном превосходстве европейцев не перерастали в категоричные утверждения. В 1721 году французский философ, барон Шарль Луи де Монтескье (1698-1775), опубликовал в Голландии «Персидские письма» – вымышленную переписку с двумя персами, якобы приезжавшими в Париж и Венецию. В них автор даже не намекает о превосходстве западной цивилизации. Один из вымышленных путешественников Монтескье сравнивает вино с опием и говорит, что вино – самый страшный дар природы человеку. «Ничто так не запятнало жизнь и добрую славу наших монархов, как невоздержность: она – самый ядовитый источник их несправедливостей и жестокостей». Опиум предпочтительнее. Монтескье отмечает, что на Востоке так же усердно ищут средство против уныния, как и против самых опасных болезней. «Человеческий дух – само противоречие. На разгульных пирах люди с бешенством восстают против всяких предписаний, а закон, созданный для того, чтобы сделать нас праведными, часто только усугубляет наши пороки».

В течение десяти лет после основания Левантской компании, в Европе продолжали публиковать многочисленные повествования путешественников, знакомившие читателей с употреблением опиума для увеселения. Но в XVIII веке рассказы англичан об Османской империи отличались меньшей терпимостью к разрушающему воздействию опиума. Сэр Джеймс Портер (ум. 1786), британский посол в Константинополе на протяжении пятнадцати лет, полагал, что у турок существовала врожденная порочность. В ХХ столетии это назвали бы врожденной зависимостью. Портер писал, что несмотря на запрет алкоголя, турки пили вино, и это зло начинает распространяться в высших кругах. Возможно, как и во многих других случаях, ограничения лишь усиливали желание и разжигали жажду. Автор отмечал, что из-за религиозных предрассудков или страха быть обнаруженными, неверные часто переходили с вина на опиум, который так же опьяняет и вероятно имеет даже худшие последствия для тела и ума. Его неприязнь разделяли многие европейцы в Константинополе, где употребление опиума считалось порочной привычкой.

Современник Портера, Александр Рассел (ум. 1768), был врачом в английском поселении в городе Алеппо. По его мнению, интерес европейцев к использованию опиума в исламском мире был преувеличен. Он писал, что не смог найти доказательства повсеместному употреблению опиума в Турции. Однако, в Константинополе он был более распространен, чем в Алеппо, где этот наркотик считался не менее скандальным, чем вино, и где его открыто потребляли лишь те, кто не заботился о своей репутации. Джеймс Деллевей, служивший священником и врачом в британском посольстве в Константинополе, в 1798 году согласился, что одурманивание этим пагубным веществом было менее распространено, чем говорилось в печати. Рассел описывал наркоманов, как глупцов, чье дурное поведение предзнаменовало разрушение социальных барьеров и классовой иерархии – необходимых факторов для сохранения мира и процветания страны. Представители высших слоев иногда развлекались вместе с людьми низкого происхождения, которые чрезмерно увлекались опиумом, писал Деллевей. Однажды он наблюдал, как одурманенный наркотиком слуга стал считать себя важным и богатым человеком.

«Он расположился на углу тахты, дерзко разговаривал с хозяином дома, стал рассуждать о том, как нужно вести дела, приказывал привести к нему людей, ругал их или приказывал посадить в тюрьму, оскорблял одних чиновников, заставляя их ждать, и назначал других. Посреди этого сумасбродства, один из пажей, заранее получивший приказ, подкрался к слуге сзади и неожиданно громко застучал ставнями. В ту же секунду волшебство пропало. Несчастного [слугу] охватила обычная дрожь, трубка выпала из его рук. Он прибегал к [опиуму], как единственному средству утешения».

Расселу, как врачу, было понятно вредное воздействие опия. Он писал, что люди, чрезмерно зависимые от этого разрушающего средства, редко доживали до старости, их обычно хоронили в жалких безымянных могилах. Очень немногие могли выдержать последствия отказа от наркотика.

В 1784 году француз, барон Франсуа де Тот (1733-1793), описал площадь в Константинополе, которую называли «Рынок наркоманов», и куда с соседних улиц каждый вечер сходились любители этого наркотика. На одной стороне площади стоял длинный ряд маленьких, закрытых зеленью беседок с лежанками для клиентов. Покупателям давали опийные таблетки, которые они запивали водой.

«Через три четверти часа или час этих людей охватывала желанная задумчивость, под ее влиянием они принимали тысячи различных поз – всегда экстравагантных и всегда смешных. В этот момент общая сцена становилась наиболее интересной: все актеры были счастливы, каждый возвращался домой в состоянии полной потери рассудка, которого нельзя достичь без помощи наркотика. Не считая прохожих, которые развлекаются тем, что заставляют принявших опиум говорить разные глупости, каждый чувствует себя и выглядит тем, кем желает».

Важно отметить, что в рассказах и Рассела, и де Тота, принявшие опиум люди воображают себя богаче, чем в реальной жизни. Как и в случае с героином и кокаином в конце ХХ века, потребление опиума имело некую связь с социальными или экономическими лишениями. Европейцы считали ближневосточное злоупотребление наркотиком эквивалентом алкоголизма у беднейших рабочих у себя на родине. Самуэль Джонсон говорил, что в Турции так же постыдно принимать слишком много опиума, как и в европейских странах – напиваться допьяна. Деллевей подтверждал, что в Турции на человека, пристрастившегося к наркотику, смотрят с такой же жалостью или отвращением, как в Европе – на беспробудного пьяницу. Однако здесь к концу XVIII века стыд перед соседями в рабочих районах начал терять свою былую силу. В 1798 году парижский секретный агент доносил, что в густонаселенных кварталах, где люди не почти не знают друг друга, почти невозможно поддерживать порядок, потому что тем, кто его нарушает, не нужно краснеть перед знакомыми. Такое развитие событий в следующем столетии вызовет большую тревогу.

К началу XIX века опасность продолжительного применения опиатов в медицинских целях получила такую же известность, как и их успокоительные качества. Хотя среди ученых не существовало согласия относительно механизма воздействия этого наркотика, уже существовала мощная международная сеть поставок. В Европе наркотическая субкультура еще не появилась, однако было известно, что в мусульманских странах существует традиция потребления опиума ради получения удовольствия. В этих странах сформировался обособленный околопреступный мир, представители которого предавались унизительному, не подобающему христианину наркотическому саморазрушению. А тем временем в Европе презренная городская беднота, судя по всему, стала забывать совесть.