Личный врач монарха, сэр Генри Халфорд, позже подписал меморандум, подготовленный сэром Бенджамином Броуди (1783-1863). Этот документ был направлен против торговли опиумом в Китае и представлял собой авторитетный медицинский комментарий о разрушительной силе опиума, жертвой которой стал Георг IV. В меморандуме говорилось, что каким бы полезным ни был опий как медицинский препарат, постоянное употребление наркотика имело самые печальные последствия. Ему сопутствовало нарушение здоровых функций пищеварительной системы, упадок умственных и физических сил, а также превращение наркомана в бесполезного, худшего члена общества. Георга IV не любили. «Таймс» посвятила ему некролог, в котором отразилось возмущенное неодобрение промышленно развитого общества XIX века. В некрологе говорилось, что король никогда не мог понять значения денег, он никогда не экономил. Можно было только сожалеть, что глава государства, который должен служить примером для сограждан, вел такой расточительный образ жизни. Его мотовство позорило недавно зародившийся капитализм. Как недальновидный потребитель, он воплощал все пороки, которыми заражено передовое, но коррумпированное общество. Никаких пышных речей «Таймс» не печатала. В некрологе говорилось, что никогда еще не было человека, о котором сограждане сожалели бы менее всего,. Привычки Георга IV, включая наркотическую зависимость, едва ли соответствовали стандартам среднего класса в эпоху ускоренной индустриализации. (Как известно, увлечение наркотиками не способствует экономии средств и производительности труда). Говоря словами Халфорда и Броуди, которые так хорошо выражали отношение к наркотикам, покойный король был «хуже, чем бесполезен». Историки недооценили роль Георга IV в формировании отрицательного отношения нации к наркоманам – ему немало способствовали и показное увлечение монарха опиумом, и роскошный павильон с пагодами в Брайтоне, напоминающий гарем восточного вельможи.

Историки, однако, сходятся во мнении, что отношение британцев к опиуму изменили финансовые вопросы, связанные со смертью одного шотландского аристократа древнейшего рода, жившего в нищенских условиях. Традиционно страховые компании использовали свое финансовое могущество, чтобы подразделять своих клиентов на различные категории и навязать клиентам поддержку капиталистического производства. И как правило, они пользуются своим привилегированным положением, чтобы избежать платежей по страховым полисам. Один наркоман с пожизненным стажем (доживший до 74 лет) рассказывал, что страховые конторы того времени с ужасом смотрели на тех, кто принимал опиум. За несколько месяцев его отказались страховать четырнадцать компаний подряд по той простой причине, что он был наркоманом. Он считал, что это было глупостью с их стороны – как и всякий другой предрассудок. Закоренелым алкоголикам в страховании не отказывали, однако пьянство было не менее опасно. Во время правления Георга IV одна страховая компания решительно заявила о своем неприятии опиума и затеяла медицинскую дискуссию с далеко идущими последствиями.

В 1826 году сэр Джон, тридцать первый граф Мар (1772-1828), застраховал свою жизнь на три тысячи фунтов стерлингов в качестве гарантии по кредиту Шотландского банка. Сэр Джон недавно унаследовал от отца графский титул, но был лишен своих родовых владений. В 1827 году он обнаружил, что не имеет ни пенни, и превратился в затворника. Граф принимал опиум в течение тридцати лет, и к концу жизни ежедневно покупал две-три унции опийной настойки. В 1828 году, после его смерти от желтухи и водянки, Эдинбургская компания по страхованию жизни отказалась платить по полису, получив сведения, что граф употреблял опиум в таких количествах, которые укорачивают жизнь. Компания утверждала, что сэр Джон должен был предупредить о своей зависимости, когда заключал договор – тогда компания или отказалась бы от страхования, или назначила более высокие страховые выплаты. Кредиторы графа, которые пытались получить три тысячи фунтов, возражали, что его здоровье было подорвано не перед заключением договора, а позже – в результате плохого состояния дел. Кредиторы отрицали, что у графа имелась зависимость от опиума, а если имелась, то она не имела пагубных последствий для здоровья. Эдинбургская страховая компания проиграла дело в суде, так как перед заключением договора не узнала о привычках и пристрастиях покойного. Тем не менее, проблема была решена не полностью и продолжала существовать.

В числе экспертов на суде свидетельствовал шотландский врач и токсиколог, сэр Роберт Кристисон (1797-1882). Он не сомневался, что постоянное употребление опиума подрывало здоровье человека и сокращало жизнь. Однако десять собранных им историй болезни показали, что до старости доживали даже хронические наркоманы. Фармацевт Джонатан Перейра (1804-1882) поддержал позицию Кристисона и выступил против предположения, что большие дозы наркотика при пероральном применении или курении – даже в случае постоянного употребления – наносят вред здоровью. В ответ один лондонский хирург представил шесть собственных историй болезни, которые указывали, что пагубная зависимость от опиума укорачивает жизнь. Другие специалисты признавали, что здоровье и долголетие наркоманов зависели от их состояния, темперамента и физического состояния.

Уильям Марсден (1754-1836) писал, что солдаты на острове Суматра и другие его жители, употреблявшие чрезмерные дозы опиума, обычно выглядели истощенными, но в других отношениях вели себя несдержанно и буйно. С другой стороны, торговцы золотом из местных племен, которые были энергичным, трудолюбивым народом, имели такое же пристрастие к наркотику, как и все остальные, однако являлись самыми здоровыми и жизнерадостными людьми на острове. Англичанин, живший в 40-х годах на острове Пенанг в Малаккском проливе, сомневался, что состоятельные китайцы укорачивают себе жизнь порочной привычкой, которая так разрушительно действует на бедных. Писатель Вальтер Скотт (1771-1832), принимавший настойку опия для утоления сильных болей в желудке, отмечал, что 60-80 капель были для него чрезмерной дозой и вызывали тяжелое похмелье. И наоборот, на начальника речной полиции Лондона, Джона Хэрриотта (1745-1817), 80 капель почти не действовали, вызывая лишь легкое головокружение. По его словам, за границей он был свидетелем необычного воздействия опиума, в Англии много слышал о силе этого наркотика и был удивлен, что он не действовал на него самого.

Еще более значительное культурное влияние, чем дело графа Мара, имела публикация «Исповеди английского любителя опиума» (в 1821 году выходившая по частям в журнале, а на следующий год изданная отдельной книгой). Ее автор, Томас Де Квинси, воспитывался одинокой матерью – строгой, требовательной, бдительно следящей за сыном моралисткой, чей взгляд на жизнь можно символизировать предостерегающе грозящим пальцем. У Де Квинси выработалась фаталистическая вера в воздаяние за грехи, он легко попадал под влияние более сильных личностей и чувствовал нерешительность, когда приходилось брать на себя ответственность. В его фантазиях присутствовал оттенок духовного мазохизма, который служил причиной припадков самоуничижения. Но хуже всего было то, что, повзрослев, он остался почти по-детски беспомощным. Он не стал хозяином самого себя, поскольку слишком долго строил свою жизнь как бы в отместку матери. Впервые Де Квинси попробовал опиум в 1804 году, чтобы снять приступ лицевой невралгии. Боль прошла мгновенно, и он продолжал применять опиум вначале во время приступов, а затем – чтобы отвлечься от материальных трудностей и облегчить душевные страдания. Потом Де Квинси стал использовать наркотик для удовольствия: раз в неделю он обязательно ходил в оперу или на концерт под воздействием опия, который, как он писал, обострял чувственное наслаждение музыкой. Благодаря этому Де Квинси стал одним из первых европейцев, кто сознательно принимал наркотик для усиления эстетического наслаждения, а не для снятия боли.

Иногда наркоманы являются выразителями эмоциональных крайностей или утверждают, что испытывают глубокие переживания, и тем самым маскируют свою неполноценность в том, что касается обычных человеческих чувств. Наркоманы склонны к тайным ритуалам, которые заменяют им чувство ответственности нормальных людей. Некоторым нравится представлять себя одиночками, обитающими в темных закоулках общества. В этом им помогает анонимность, которую легко сохранить в больших городах. В 1827 году сэр Булвер-Литтон (1803-1873) признался: «Тот, кто живет в окружении миллионов, думает об одном – о себе». С подобными ощущениями Де Квинси исследовал трущобы Лондона после принятия опия. В своих блужданиях он старался сохранить инкогнито и наслаждался чувством одиночества посреди толпы. Затем он переехал в Эдинбург и вращался в литературных кругах, где его признавали интересным собеседником. Однако общение с поклонниками отнимало у Де Квинси много физических и моральных сил. Он пытался восстановить их с помощью наркотиков – подавленный нищетой и мрачными предчувствиями, он не расставался с опиумом. К 1815 году ежедневная доза Де Квинси составляла 320 гран (8000 капель опийной настойки), хотя не так давно он пытался ее снизить. Опийные сны вызывали «темный ужас», который преследовал его в часы бодрствования. Отрывок из такого ночного кошмара 1818 году передает его чувство вины:

«На меня пристально глядели, кричали, ухмылялись, без устали стрекоча, мартышки и попугаи. Я вбегал в пагоды и был веками прикован к их верхушкам или томился в потайных комнатах. Я был идолом. Я был жрецом. Мне поклонялись. Меня приносили в жертву. Я мчался от гнева Брахмы через все леса Азии. Вишну ненавидел меня, а Шива подстерегал повсюду. Неожиданно я столкнулся с Изидой и Озирисом. Они сказали, что я совершил ужасное деяние, перед которым трепетали ибисы и крокодилы. Я жил тысячи лет, и меня хоронили в каменных гробницах вместе с мумиями и сфинксами, в узких подземельях, в сердце вечных пирамид. Меня целовали прокаженные пасти крокодилов. Меня проклинали неописуемо чудовищными проклятиями, и я лежал в тростниковых болотах и нильском иле».