В школе было тихо, даже особенно тихо, как показалось Пане. Мальчики перетащили коллекцию в краеведческий кабинет, разобрали самоцветы, образцы поделочных камней, различных руд и присоединили их к школьным минералогическим запасам. Коллекция Пестова — Колмогорова, предмет их гордости, предмет зависти железногорских камнелюбов, растворилась в школьной коллекции, и Вадик, оттопырив губы, громко засопел. Заметив это, Паня открыл ящик № 3, резким движением освободил из проволочной петли синий шерл, отпер шкаф самоцветов и поставил кристалл рядом с единственным небольшим шерлом, привезенным из Малой Мурзинки.

— Вадь, смотри! — воскликнул он.

Все железногорские камнелюбы всполошились, когда редкостный шерл-великан появился в коллекции Пестова. Сколько народу ходило к нему, чтобы завистливо полюбоваться этим чудом, сколько соблазнительных предложений о менках отклонил Паня! И не знал он, что лишь этого камня не хватало для полного расцвета всего отдела турмалинов. Когда же он поставил на место розовый турмалин-зоревик, даже Вадик вынужден был признать, что получился «совсем другой разговор».

Увлекшийся Паня сбрасывал путы, освобождая камни из заточения, и, очутившись среди собратьев в просторном шкафу, они благодарно расцветали. В одном вдруг открылось прозрачное янтарное закатное небо, в другом засветилась вода горного озера, третий остро блеснул Златоустовской булатной сталью.

— Ух ты, как халцедонка-гелиотроп ловко к месту пришлась! — говорил Паня, радуясь не только тому, что собрание камней в шкафу становилось все краше, но и тому, что тускнеют сожаления в его сердце. — Нет, хорошо, здорово хорошо выходит, правда, Вадька?

— Ничего себе… — уныло согласился с ним Вадик. — Да, была у нас коллекция… Пань, теперь пиши этикетки, что эти камни подарил ты… и я тоже.

Рука Пани, протянувшаяся к шпинели-огневику, замерла. Как много густого жара-пламени в двух пирамидках, сросшихся основаниями! Сам Нил Нилыч, директор Гранильной фабрики, просил у Пани этот камешек, да не допросился. Подавив вздох, Паня вынул огневик из ячейки коллекционного ящика и положил на стеклянную полку шкафа особняком, так как напарника этому красавцу не было.

— Всё! — Он захлопнул опустевший ящик. — На этикетках, говоришь, наши фамилии написать, да? Ни на одной не напишу!.. Не для того мы камни подарили, понимаешь?

— Нет, не понимаю, — откровенно признался Вадик. — А… а ты понимаешь?

— А то нет?

— Ну скажи!

Паня молчал. Он чувствовал то же, что почувствовал бы путешественник, который по тесному, мрачному ущелью с трудом поднялся на вершину горы: как-то до боли светло на душе, и все шире простор впереди, и все удивительнее, что Вадик не понимает этого.

Лучи солнца, падавшие в кабинет через широкие окна, добрались до шкафа, и камни засверкали.

— Чудной ты, Вадька! — сказал Паня, пробегая взглядом по полкам шкафа. — Ты посмотри, какие камни! Никогда они такими не были… Каждый был сам по себе, а теперь… все вместе. Ох, как горят! Ох, и горят же!

Ему казалось, что он впервые по-настоящему видит всю красоту каменных цветов, собранных здесь и слившихся в одно сверкание, дружное и мощное.

На другой день утром по дороге в школу Паня выдержал атаку Васи Маркова.

— Панька, правду Вадик вчера по всей горе разнес, что вы свою коллекцию краеведческому кабинету подарили, чтобы Генке ее не проспорить? — допытывался Вася. — Зачем ты? Вы же еще не проспорили!

На пороге класса Паню перехватил Федя и отобрал у него портфель.

— Я положу портфель в парту, а ты иди в краеведческий кабинет. Там Николай Павлович, Гена и Вадик.

— Ух! — испугался Паня. — Что такое?

— Иди, иди! — Федя повернул его лицом от класса и дал шлепка по спине. — Не ждал от тебя такой штуки… Ну-ка, бегом!

У дверей краеведческого кабинета Паня столкнулся с красным, растрепанным Вадиком.

— Пань, я за тобой!.. Пань, я все рассказал Николаю Павловичу, он позвал Генку, а теперь зовет тебя… Только он уже сам все знал о нашем даре. Не понимаю, кто ему сказал…

— Тот, кто вчера по всей горе бегал да болтал!