На Пскове, где рыбный ряд,Барки грузные скрипят:Здесь — снитки, там — груды клюквы,Мачты — цвета свежей брюквы,У руля тряпье шатра…Зеленеет заводь речки,А на мачтах флюгера,—Жестяные человечки,—Вправо-влево, с ветром в ладСонно вьются и пищат.На мощеном берегуБабы клонятся в дугуИ серебряную рыбуСобирают молча в глыбу.Чешуя вокруг в вершок…Крепок рыбный запашок!Под откосом ряд ларей.Спят амбары, сном объяты,И пестреют, как заплаты,Латы кованых дверей…Кот взобрался на трубу.Ива чуб к воде склонила…У харчевни ждет кобыла,Оттопыривши губу.<1918>
Гостиный двор *
Как прохладно в гостиных рядах!Пахнет нефтью, и кожей,И сырою рогожей…Цепи пыльною грудой темнеют на ржавых пудах,У железной литой полосыЗеленеют весы.Стонут толстые голуби глухо,Выбирают из щелей овес…Под откос,Спотыкаясь, плетется слепая старуха,А у лавок, под низкими сводами стенУ икон янтареют лампадные чашки,И купцы с бородами до самых коленЗабавляются в шашки.<1921>Псков
Псковитянка *
Поганкины палаты Белее изразца. На столбиках пузатых Свисает свод крыльца. Трава ежом зеленым Замшила тихий двор, А ветер вздохом сонным Кружит в воротах сор.Томясь, спускается с крыльцаТелеграфистка Глаша.Над крышей — небо без конца…Овал румяного лица,Как греческая чаша.Над темно-русой головойВуаль играет рыбкой,В глазах, плененных синевой,Ленивая улыбка. Там, в Поганкиных палатах, За стеклом в пустых покоях Столько древней красоты: Сарафаны в перехватах, Зыбь парчи в густых левкоях, Кички — райские цветы. Усмехнулась, помечтала. Ах, как пресно в синем платье, В колпачке из чесучи! Ведь она еще не знала, Что весенние объятья Горячи и без парчи…Стучит по мосткам каблучками…С заборов густыми снопамиЛиловая никнет сирень.Мелькнул подоконник с купчихой.Как остров, средь заводи тихой,Свободный раскинулся день…Сорвала зелененький листик,Вверху закачался шиповник,Над церковкой птиц хоровод,—И каждый прохожий чиновник,И каждый малыш-гимназистикЕй сердце свое отдает. На базаре плеск и гам: Кони — бабы — печенеги. Глаша тянется к ларькам И глазеет на телеги. На земле у старика Косы синие — рядами. Обступили, жмут бока, В сталь защелкали ногтями. Обошла галдящий круг. Из трактира ржет машина. В стороне — холм новых дуг. Обернулась вниз: картина! Пышут мальвы на платках… Так чудесно в гору чинно Подыматься на носках Сквозь соборный двор пустынный.На глади Великой смешной пароходик чуть больше мизинца,Белеет безмолвный собор-исполин.Под вышкой сереют корявые стены детинца.На облаке — сонный, вечерний кармин.Задумчиво Глаша идет, напевая, на вышку:Глаза — два весенних пруда.Стоит, улыбаясь, смиряя задор и одышку,И смотрит, как гаснет внизу у обрыва вода.Закат сквозит печальной лентой. Пора домой.Пскова-река смывает барки лиловой тьмой.Уже вдоль Запсковья в домишках зажгли огни.Все купола давно уснули в седой тени.Мать дремлет. На кривом балконе горит свеча,Внизу в хлеву вздыхает телка, сквозь сон мыча,И самовар бурлит-клокочет, ждет на столе…Быстрее вихря мчится Глаша в знакомой мгле.<1918>
В Одессе *
Вдоль деревянной длинной дамбы Хвосты товарных поездов. Тюки в брезенте, словно ямбы, Пленяют четкостью рядов. Дымят гиганты-пароходы, Снуют матросы и купцы. Арбузной коркой пахнут воды — И зыбь, и блеск во все концы.На волнорезе так пустынно…Чудак в крылатке парусиннойСнимает медленно с крючкаВертляво-скользкого бычка. Всю гавань тихо и лениво Под солнцем добрым обойдешь… Воркуют голуби учтиво, Босяк храпит в тени рогож. Кадит корицей воздух летний… Глазеешь на лихой народ И выбираешь, как трехлетний, Себе по вкусу пароход.Вперед по лестнице гигантской!Жара бросает в пот цыганский,Акаций пыльные рядыС боков свергаются в сады. Дополз до памятника «Дюку»… День добрый, герцог Ришелье! Щитком к глазам подносишь руку: Спит море — синее колье… В ребре средь памятника — бомба, Жужжит кольцом цветник детей, И грек, исполненный апломба, Раскрыл, пыхтя, лоток сластей.Сажусь у лестницы на кладку,—Мороженщик снял с круга кадку.Сквозь Николаевский бульварПлывет змея беспечных пар.