Шрифт:
В толпе людей я часто видел смуглую девушку с широкими бёдрами и полными стройными ногами.
Она украдкой смотрела на меня, но когда я заглядывался на неё, она тут же отворачивалась, делая вид, что не видит меня.
И вот пришло лето. Осокори и вербы над Донцом в зелёных своих платьях гляделись в зелёное зеркало вод и мечтали, как девушки, любуясь своей красотой в волшебном стекле, отражавшем их в зыбящейся глубине.
Каждый вечер мы ходили на станцию встречать пассажирский поезд, который подлетал к перрону с синими искрами, сыпавшимися из-под колёс.
Ровно в семь он тяжело дышал, отдыхая от бешеного бега под уклон от полустанка Вовчеяровка до Переездной, как называлась наша станция.
Однажды в толпе я увидел Дусю, которая стояла спиной ко мне и сладостно-знакомым жестом поправляла тонкими пальчиками волосы у нежного, милого ушка. Она обернулась, и на меня глянула сестра Дуси, очень на неё похожая.
Я так любил Дусю, что, когда видел её, у меня враз, как у боягуза на фронте перед атакой, схватывало живот… И это после того, как мечта моя разбилась вдребезги и осколки остро впились в сердце, полное любви и сожаления…
Проводив поезд, мы, заводская и сельская молодёжь, шли к скверу, расположенному между станцией и заводом, и под заливистые звуки заводского оркестра гуляли по пыльным аллеям. Парни заигрывали с девчатами, а детвора швыряла в третьеротских красавиц репейником, который цеплялся к их юбкам…
Мы ходили взад-вперёд по главной алее двумя длинными рядами, и головы первого ряда были повёрнуты к головам второго ряда.
Мой товарищ сказал мне:
— С тобой хочет познакомиться одна загорянка.
Загорянами у нас называли всех, кто жил в заводском посёлке на горе.
Я спросил:
— А она красивая?
Товарищ усмехнулся:
— Как на чей вкус. Да вот она идёт!
Напротив нас шла та, что частенько украдкой посматривала на меня на станции чёрными, полными любви глазами. Мы познакомились.
Её звали Татьяна.
Рядом с большим сквером был сквер поменьше, куда почти никто не заглядывал.
Мы пошли с Таней в тот скверик. Сели на скамейку.
Долго молчали.
И вдруг Татьяна в томной истоме склонила своё лицо мне на грудь…
— Володя!.. Я люблю тебя!.. — прошептала она и почти без чувств застыла на моём плече…
Поздно ночью я провожал её на гору мимо татарских казарм.
Приближалась гроза, и травы страстно и пьяно шумели на ветру…
Молнии пронзали небо, а сердца наши пронзали другие молнии…
Я не любил Татьяну. Мне просто было приятно, что она меня любит.
Потом мы долго сидели на крыльце её хаты. Целовались в сполохах молний. И Татьяна, разгорячённая и растрёпанная, всё не давалась мне, боролась со мной, любящая и страстная…
А потом гроза ударила о землю рясными слезами неба…
И Татьяна в тёмных сенях, горячо дыша мне в лицо, сказала:
— Ты же не говори никому.
Мы часто ходили с ней в каменный карьер за посёлком, и я любовался её покорной красотой, залитой морем серебристого сияния небес…
Мне было странно и диковато-сладко оттого, что она, такой же человек, как и я, но вот я могу повести её куда захочу и делать с ней что захочу.
Моя работа в шахте лишала меня возможности помогать матери, как я хотел бы, и я решил продолжать учиться в сельскохозяйственной школе.
Я сказал об этом Татьяне. Она грустно посмотрела на меня:
— Тогда я тебя потеряю.
Когда я гулял с Дусей по центральной улице Лисиче-го, за нами всегда ходили стайки девчат, и за спиной я слышал их комплименты в мой адрес:
— Хорошенький!..
— Хорошенький!..
И мне приятно было это слышать. А то ещё у нас на «чугунке», около завода, где мы прогуливались по путям, валахские девчата от души хлестали меня верболозом в вербную неделю.
Так они выражали свою симпатию ко мне. Словом, я был ничего себе хлопец. И даже сестра Зоя говорила, что я красивый.
И вот, когда я гулял в садике кинотеатра, возле шахты «Дагмара» в Лисичем, парнишка передал мне записку, в которой было написано, что со мной хочет познакомиться одна девушка.
Я посмотрел, куда показал мне парнишка. Навстречу мне шла пышная смуглянка, настоящая библейская красавица.
Мы познакомились.
Её звали Юлия.
После кино я проводил её домой.
Было уже поздно. Пошёл дождь. И мы остановились под козырьком базарной будки.
Я стал её целовать.
А она как-то чудно раскрывала губы, так что вместо поцелуя получался лишь свист, и я целовал её дыхание…