Классический экран — «это увеличительное стекло, которое придает предметам гармонию линий и не пропускает красочных лучей…»

Романтический экран — «это призма с сильным преломлением, которая ломает каждый луч света и разлагает его на ослепительные цвета солнечного спектра…»

Реалистический экран, «…возникший в современном искусстве, — это ровное, очень прозрачное стекло, не слишком чистое, дающее такие точные изображения, какие только могут быть воспроизведенными на экране».

Вывод Золя: «Признаюсь, что все мои симпатии на стороне экрана реалистического; он удовлетворяет мой разум, и в нем я ощущаю безграничную красоту, прочную и правдивую».

Определяются постепенно и политические взгляды Золя. Они весьма сумбурны, но несомненно, что все его симпатии на стороне республики. Да и как могло быть иначе? Кумир юности, Виктор Гюго, непримиримый враг Наполеона III, томится вдали от родины, на острове Джерсей. Ничто не связывает Золя с гнусным режимом империи — ни родственные связи, ни имущественное положение. В конце концов он и сам в какой-то мере жертва этого режима. В «Сказках Нинон» мы можем легко уловить антибонапартистские мотивы, хотя они и тщательно замаскированы. Деспот король в рассказе «Симплис» — намек; жертвы, принесенные в угоду войны в рассказе «Кровь», — намек; положение бедняков в современном обществе, о чем рассказано в новеллах «Сестра бедняков», «Та, которая меня любит», — намек.

В 1862 году Золя сотрудничает в газете «Ле Травай» — еженедельнике республиканской оппозиции, которая основана группой студентов во главе с молодым Клемансо. В одном из номеров этой недолго существовавшей газеты можно прочесть следующие строки, принадлежащие Золя.

Пришла, наконец, и любовь. Не та платоническая, чистая, возможная только в мечтах, а совсем иная… Случилось, что в самую трудную пору жизни, когда он то и дело закладывал свои немногочисленные и скромные вещи в ломбард, у него на руках оказалась женщина. Происходило это на улице Суффло, в том подозрительном доме, где сдавались кому попало дешевые меблированные комнаты. Ее звали Верта, и уделом ее была улица. Отношения с этой женщиной не оставили глубокого следа в сердце Золя, но они натолкнули его на мысль написать повесть.

Золя быстро познавал жизнь, жизнь большого города, где бедным, слабым, безвольным юношам уготованы нищета, рабское существование, преждевременная старость, больничная койка, ранняя смерть. Все решительнее порывал Золя с романтикой, и не только в литературе, но и в жизни. Появилась потребность подвести кое-какие итоги, а для этого самым лучшим казалось ему закончить давно уже начатый роман «Исповедь Клода».

Мысль о романе с любовной интригой появилась у Золя еще в 1859 году. В письме к Полю Сезанну (30/II 1859 г.) он говорит о произведении, которое хотел бы написать.

«Ты знаешь, что Мишле в книге «О любви» начинает лишь с момента, когда свадьба сыграна, и речь у него идет, таким образом, о супругах, а не о влюбленных. Ну что же, пусть я ничтожество, но у меня родился план описать зарождающуюся любовь и проследить ее развитие вплоть до заключения брака. Ты не можешь себе представить те трудности, которые мне предстоит преодолеть. Заполнить почти триста страниц без всякой интриги, создать нечто вроде поэмы, где я должен все измыслить, где все должно вести к одной цели — любви».

Замысел романа медленно зрел и на ходу менялся. В конце концов он приобрел очертания «Исповеди Клода». Реальная возможность приступить к работе появилась у Золя после его многотрудной жизни на улице Суффло. Именно здесь он собрал необходимый материал. Теперь не нужно было «измышлять триста страниц». Сама жизнь подсказывала героев, обстановку, интригу. Поступив на работу к Ашетту, Золя осуществит свой замысел. К концу 1862 года одна треть романа готова. Дальнейшая работа над ним, однако, приостановилась. Отвлекала служба, подготовка к печати «Сказок Нинон». Только в 1865 году, после первого серьезного успеха в литературе, Золя горячо берется за продолжение романа и заканчивает его в сентябре. В ноябре тот же Лакруа, который ровно год назад напечатал «Сказки», издает первый роман Золя.

Как и в «Сказках Нинон», Золя еще широко использует приемы романтической школы, но, по существу, он уже полемизирует с романтизмом. В посвящении Сезанну и Байлю Золя писал: «Вся эта книга — борьба между мечтой и действительностью». Рассказывая историю юноши Клода, приютившего у себя в мансарде проститутку Лоране и позднее влюбившегося в нее, Золя не оставляет места иллюзиям, развенчивая романтическую идеализацию богемы. Не случайно в романе возникают образы героев Виктора Гюго и Анри Мюрже, изобразивших идеальных куртизанок и девушек полусвета. Как не похожа история Клода и Лоране на историю Дидье и Марион, как не похожи его молодые люди на героев «Сцен из жизни богемы»! «Если мне вздумается, — говорит Клод, — рассказать людям о своей давно минувшей любви, я, наверно, уподоблюсь тем плаксивым мечтателям, которые украшают злых гениев и приделывают им крылышки. Этих обманщиков называют певцами юности».

В действительности жизнь молодых людей, вынужденных прозябать в мансардах, ежедневно недоедать, ничем не напоминает шумную и веселую жизнь богемы, которую нарисовали Мюрже и другие писатели. «Они создали обманчивый мир юных грешниц, чарующих своей беспечностью и легкомыслием. Вы знаете их всех, Мими, Пенсон и Мюзетт, они вам снились, когда вам было шестнадцать лет, может быть, вы даже их искали. Они лгут, лгут, лгут. Знаете ли вы, насколько в действительности безобразны мансарды?» — спрашивает Клод. Лоране еще юная девушка, но что сделала с нею жизнь! На всем ее облике лежит печать изношенности, старости. Еще печальнее история Марии, умирающей от туберкулеза.