Птицелов курил, выпуская дым в открытую форточку. За окном клубился туман, насыщенный миазмами большого нечистоплотного города. Мировой Свет едва-едва теплился над силуэтами панельных домов, порывы ветра хлестали, точно ладонями по стеклу, и сеяли серую морось. Гудели в отдалении заводские сирены, перекликались на кольцевой клаксонами автомобили. Рабочий день жителей Столицы подходил к концу. Птицелов же знал, что ему не удастся вернуться домой до тех пор, пока кризис, вызванный вторжением иномирян, не будет преодолен. А в Отделе «М» классифицировали события в «Южном парке» именно как вторжение, даже осторожный Поррумоварруи не стал возражать и подписал все бумаги: в Департамент Специальных Исследований, в Департамент Обороны, в Департамент Госбезопасности, в Комитет Спасения Свободного Отечества…

Над джунглями в эти минуты сиял горячий, точно раскаленный добела металл, свет. Птицелов невольно прищурился, вспоминая. Он провел на юге сутки, чуть больше… А впечатлений столько, словно еще один год довелось отмотать на раскорчевке.

Вертолеты «Гнев» патрулируют границы кризис-зоны. К береговой линии «Южного парка» приблизился крейсер-вертолетоносец «Герой революции Мак Сим», способный накрыть весь сектор ракетным ударом. Командование округом получило задание не выпускать из кризис-зоны ничего живого, что по размерам было бы сопоставимо с человеком. Если ситуация продолжит обостряться, то… что ж, на борту «Героя революции» имеются и ракеты с ядерными боеголовками – пусть незваным гостям будет хуже!

Может быть, так и стоило поступить? Выжечь «Южный парк» и уже потом, без спешки и нервов, изучать иномирян по их обугленным тушкам. Строить предположения о том, с какой целью они вторглись в Мир, и реконструировать историю их собственного М-мира, как это делается в отношении грязевиков. Но никто не мог однозначно предсказать, чем ответит коварная кризис-зона на ядерный удар. Говорят, что и в войну «Южный парк» старались не задевать, дабы не будить лихо.

Впрочем, один живой иномирянин оказался в распоряжении Отдела «М». Впервые в истории! Птицелову даже из Комитета звонили, чтобы поздравить. Он, правда, так и не понял, кто именно…

В другом конце широченного, словно железнодорожный тоннель, коридора скрипнула дверь. Послышалась чеканная поступь.

Оллу Фешт подошел к Птицелову. Вынул из портсигара длинную и тонкую цигарку, закурил.

– Сейчас не лучшее время для перекуров… – проворчал он. – Говори, зачем позвал, и вернемся в лабораторию.

В лабораторию…

Лежит на прозекторском столе брюхом вверх плененная мокрица. Лапок у нее шесть, как у насекомого, а не как у ракообразного, и каждая отдельным ремешком к столу притянута. Головогрудь снизу покрыта мягкими хитиновыми пластинами, имеется рыжеватая щетина на стыках пластин и в углублениях, образующих что-то вроде рельефа. Брюшко полупрозрачно, отчетливо видны крупные сосуды. Брюшко то сжимается, то разжимается, точно извлеченное из груди, но еще живое сердце.

Мокрица приподнимает над столом голову – насколько может это сделать. Шевелит длиннющими усами, смотрит бессмысленно черными, похожими на обработанные агаты глазами. Иногда на ее беспокойных жвалах выступает пенящийся секрет. Что это за ерунда – пока доподлинно не известно. Химики говорят, что этим выделениям свойственна слабая кислотная реакция и что в них содержатся некоторые знакомые им пищеварительные ферменты.

Птицелову не хотелось возвращаться в лабораторию. Он устал, он пропитался до тошноты запахами препаратов и клоповой вонью, которую источала проклятая мокрица.

– Как моя семья, господин Фешт?

Этот вопрос беспокоил Птицелова куда сильнее, чем вторжение из Массаракша. В конце концов, свою задачу он выполнил и даже перевыполнил, он – не Оллу Фешт, не человек из нержавеющей стали.

– Твоя семья? Лучше некуда! Спасибо, что спросил! – Фешт выпустил дым через нос, как обычно делал, когда был чем-то раздражен.

Птицелов выронил цигарку, быстро подхватил ее с пола, пока на линолеуме не появилась свежая дырка, отправил окурок в форточку. После чего спросил:

– Как это понимать?

Оллу Фешт поморщился:

– Ты ради этого оторвал меня от дел?

– Да, – кивнул Птицелов.

Фешт отхватил зубами фильтр своей тонкой цигарки.

– Массаракш, не могу накуриться… – Он сделал глубокую затяжку, выпустил в Птицелова облако дыма. – Твоя роскошная женщина устроила в доме пожар. Уж не знаю, что она там делала – дичь на костре жарила, как это у вас в поселке было принято, или чем-то другим занималась… Весь этаж пришлось отселить.

У Птицелова сжалось сердце. Он так и думал! Нельзя было оставлять Лию и малыша Киту наедине со Столицей! Злые люди! Ничего не понимают и не хотят понять!

– У нас проводка была худая, господин Фешт! – принялся оправдываться Птицелов. – Когда включаешь сразу кипятильник и утюг, искрит возле счетчика…

– Да! – Фешт отмахнулся. – Примерно то же самое написал и я в муниципалитет, чтобы объяснить безобразие, которое учудила твоя жена.

– Что же теперь делать, господин Фешт? – Птицелов присел на подоконник, обхватил голову руками.

– Да ничего, – бросил шеф «Массаракш-2». – Спешить тебе все равно некуда, занимайся работой. Если ты еще не понял, нас хотят поработить гигантские мокрицы. И пока у них все получается!