— Посмотри на факелы, — снова нарушил молчание Ячменное Зерно.

Ламех неохотно повернул голову в сторону тропы, по которой их сюда привели. Факелы как факелы. Боясь открыть рот, он пожал плечами.

— Да не эти, — прогудел Ячменное Зерно. — Глубже, в шахте.

В Кан-Пураме крестьяне подобным образом отмечали проходы по засеянным полям. Ламех всмотрелся в отдаленные огни и заметил, что свет их как будто мигает. Перед ними двигались какие-то фигуры.

Ячменное Зерно ухмыльнулся. Во рту один зуб треснул, плешь вся в царапинах и синяках, но выглядит он счастливым.

— Что-то там происходит, — пробасил он еще громче.

— Скоро? — спросил Урук.

— Одна осталась, — показал Джаред руки с загнутыми пальцами.

Урук кивнул и погладил пса.

— Думаешь, Ада уже выбралась? — спросил Джаред.

— Должна.

Сейчас Урука больше заботили нифилимы. Слишком долго их не было. Возможно, разделились и прочесывали тоннели. Он улыбнулся, представив, как они шлепают по ледяной подземной реке.

— Ты все время молчишь, — задумчиво заметил Джаред. — Я сначала думал, ты нервничаешь. В «Улитке».

— Я говорю.

— Вот именно, говоришь, но не разговариваешь. Не рассказываешь. Не хвастаешься. За Килимоном втихаря отправился. Хотя я, конечно, подозревал…

— Чего зря болтать…

— Вот-вот. У нас столько общего, столько вместе пережито, а ты все молчишь. Я считаю тебя другом — и ничего о тебе не знаю.

Урук нахмурился. Это магическое слово укололо его. Как ни старайся, а близкие люди все равно появляются.

— Друзья… — пробормотал он.

— А как же! После того, что ты для меня сделал…

— Ты знаешь, почему я пришел.

— Знаю, знаю. Пса поймал в окошке. Слыхал я эту сказку.

— Что тебя интересует?

— Гм… Ну, откуда ты, что ли?

— У моей страны нет имени.

— Ну, эта тайна невелика. Земли к юго-востоку от прибрежных городов. Ничего удивительного, не ты первый чернокожий, кто оттуда к нам добрался. А почему ты оттуда ушел?

— Глупость. Детское тщеславие.

— Наверняка без женщины не обошлось.

— Даже двух… Если Ману считать женщиной.

— Мана… — Джаред смаковал имя, как редкое лакомство. — Красиво. Даже кровь играет, когда произносишь такое имя.

— Мана, — повторил Урук.

— Да, женщины много хлопот причиняют в молодости.

Урук пожал плечами. Он не очень понимал, что Джаред имеет в виду. Думал он о Нуме. Вспомнил, как она прижималась к нему, как ее спина касалась его груди.

— Мне бы самому не выбраться, — сказал Джаред.

Урук повернул к нему голову.

— Из темницы, я имею в виду. Я ведь удирал два раза. И в третий попытался бы, да из этой дыры не удерешь. Сдох бы там, точно.

— Ну, сейчас-то ты уже ожил. Хоть куда.

— Стараюсь. Говоря по правде, надоела мне эта ночь. Стариком себя чувствую.

— Это не ночь. Ночь богата звездами.

Джаред хотел было ответить, но что-то привлекло его внимание.

— Смотри!

Из тьмы выныривали факелы нифилимов.

— Где же последняя группа?

Нифилимы развернулись в линию обороны. Эхо шагов приближалось.

— Что это? — спросил Ламех.

— Помоги подняться, — вместо ответа потребовал Ячменное Зерно.

— Что? — не понял Ламех.

Ячменное Зерно неуклюже уперся в Ламеха и поднялся на ноги.

— Что ты, что ты? — испуганно забормотал Ламех.

Бояться, однако, было нечего.

— Вставай, вставай, — потребовал Ячменное Зерно.

Никогда позже Ламех не мог понять, что с ним произошло.

Когда дети спрашивали, как ему удалось подняться со связанными за спиной руками, он чаще всего отвечал: «Должно быть, с ума сошел». И правда, ни один человек в Шинаре не смог бы его убедить, что нужно встать. Ни отец, ни жрец, ни даже сам Молох. Никто. Только этот старый крестьянин, толстый и лысый, почти кривой на один глаз, лишь он один оказался способным на невозможное.