— Вот именно.

— И потом, она не картавит. А то вот у нас была пионервожатая, так ох и картавила — прямо ничего не поймешь.

— Вот видишь, сколько хорошего… Запомни — ни гугу. Понял?

— Понял.

Солнце не спешило заглядывать на Перевалку. Уже вокзал на той стороне реки, оперный театр с волнистым, точно облепленным рыбьей чешуей куполом вспыхивали от его лучей и даже окна низких домов горели красным огнем, а на Перевалке все еще было серо, хотя над головой уже дышал свет, жил свет.

Потом солнце показалось и здесь. Оно появлялось из-за насыпи и на миг задерживалось на ней, точно ожидая, что кто-то вдруг приделает ему колеса и оно сможет катиться по рельсам легко и быстро, а не тужиться, карабкаясь вверх. Если в это время случалось проходить поезду, то невольно ожидалась катастрофа: или поезд расшибется о солнце, или раздробит его на куски, или толкнет его в бок и покатит по рельсам, да к мосту, да через мост, да на вокзал, да переполошит всех пассажиров.

Юрка оглядел небо. Сплошной темно-серый свод, чуть приподнятый на востоке сосредоточенным усилием восходящего светила. Поднимать его дальше солнцу, казалось, не хватало мочи, и оно, едва выйдя, начало вдавливаться в кромку тучи.

Где-то закричал поздний петух и вдруг осекся, точно понял свою оплошность; издалека, от городского вокзала, долетел паровозный свист, на пути прихватив с собой заспанный бас парохода, — на Перевалке привольно смешивались звуки города и деревни и особенно четко слышались утрами.

Вышел Валерка.

— Ты уроки все сделал? — спросил он.

— Все. Я даже лишний пример решил. Замечтался, потом смотрю — уже третий столбик решаю, а нам задали два. А ты лишнего не решил?

— Нет.

— Значит, ты мечтать не умеешь.

— Умею. Только за уроками у меня не мечтается.

— А я могу в любое время.

Они всегда находили разговор. Вернее, он сам приходил. Стоило одному сказать фразу — и готово. Как от спички разгорается ворох хвороста, так у них от слова занимался разговор.

Разумеется, их волновали события прошедшего дня, и не столько случайная встреча с Катей в вагоне, сколько внезапно открывшаяся жутковатая связь сектанта с Поршенниковыми, связь, которая еще в первые моменты неосознанно, исподволь, намечалась и рассеялась затем ловкой игрой Поршенниковой. Некоторое время сам факт этой связи не то что пугал Юрку, а как-то поражал, удивлял, как поражало и удивляло его появление бесцеремонного бородача на родной улице. Потом, однако, припоминая многие слова Аркадия о религии и сектах, о болоте, мальчишка вдруг понял серьезность и значительность происходящего.

Ясно, что и Поршенникова, и старуха, и этот мужчина, стащивший петуха, — сектанты, и бородач у них вроде начальника. И этот начальник, чтобы у него было больше подчиненных, то есть верующих, велел Поршенниковой записать и Катю. А чтобы девочка крепче верила в бога, ее заставили бросить школу, а то, чего доброго, выучится и поймет, что никакого бога-то и нет. А вот зачем Катю отправили нищенствовать по вагонам — под это действие стройную логику Юрка не смог подвести, а объяснил лишь тем, что коли от человека можно требовать жертвы и можно заставлять его кидаться под поезд, то уж побираться в электричке вовсе не трудно заставить.

В своих рассуждениях Юрка ощущал цельность и непоколебимость и поэтому развертывал их перед другом с некоторой важностью и самоуверенностью. Валерка согласно кивал, поддакивал, затем, сказав, что он так же думает, задал еще несколько вопросов, которых Юрка как-то не задел в своих домыслах: много ли сектантов на Перевалке, где они собираются на молебны — уж не в доме ли Поршенниковых, и что же, значит, Катька теперь верующая?

Последний вопрос особенно заинтересовал Юрку. Он даже в задумчивости замедлил шаги. Затем оживился и сказал, что не стоит ломать голову — проще спросить у самой Катьки.

— А как по-твоему, Юрк, придет Катька в школу или не придет?

— Придет. Вон как Галина Владимировна пригрозила… А сектанты на Перевалке, наверное, есть. Аркаша не зря говорит: болото. Они, пожалуй, и в самом деле под мамку подкапывались. Не тут-то было. Еще если бы в церковь не ездила…

— Она ведь редко.

— А то бы совсем. Хорошо бы было. А то попы там всякую ерунду наговаривают… Да, мне вчера Аркаша скороговорку про попа рассказал. Знаешь, толковую.

— Ну-ка.

— Стоит поп на копне, колпак на попе, копна под попом, а поп под колпаком. Скажи-ка быстро.

— Повтори еще раз.

Юрка, сам сбившись, повторил и, улыбаясь, раскрыв рот, приготовился к хохоту, но, к его огорчению, Валерка справился с этой угловатой фразой довольно быстро и чисто. Юрка так и закрыл рот ни с чем, только вздохнул и прибавил шагу.

Катя пришла в школу.

Ребята увидели ее у доски, окруженную девчонками, которые ее, надо полагать, расспрашивали о причине отсутствия и не просто, а в подробностях. Юрка не раз наблюдал подобную девичью дотошность. Поэтому он моментально почувствовал Катину неловкость, когда говорить правду стыдно или просто нельзя, а врать, по существу, нечего. Он швырнул сумку на парту и подошел к девочкам: