В такого рода ситуации помогал только огромный долларовый заем, который, опять же, был чреват в долгосрочном плане негативными политическими последствиями. Ибо откровенно проявлявшаяся слабость британской валюты вела, по всей логике, к дальнейшему ослаблению связей внутри Содружества Наций, страны которого сближались с долларовой сферой либо стремились к экономической самостоятельности. Лондон все в большей степени становился лишь символом былого величия, тогда как новый центр могущества, куда и вели теперь все пути из Содружества Наций, назывался Вашингтон.

Все это произошло не вдруг. Фактически процесс отпада и распада начался ведь уже во время Первой мировой войны, он продолжался в 1918–1939 годы, а затем во Вторую мировую войну лишь ускорился. Вновь проявившаяся зависимость Лондона от экономического и военного потенциала его мировой империи укрепила у ее народов сознание собственного достоинства и те силы, что стремились освободиться от старого центра власти. Такие войны, как в 1939–1945 годах — и скрыть это было теперь никак невозможно, — были Великобритании уже не под силу. И хотя в конце войны Соединенное Королевство олицетворяло собой, как и до того, великую державу, но держава эта, как продемонстрировали в первую очередь переговоры «Большой тройки», утратила многое из своего политического могущества. Не было ни малейшего сомнения в том, что эпоха политики европейского равновесия при доминирующей роли Лондона уже безвозвратно принадлежала прошлому. Этот факт относится к поистине историческим позициям в конечном балансе мировой войны [106].

Новым же мировым лидером, если иметь в виду военно-стратегическое превосходство, экономическую мощь и привлекательность либерально-демократической политической системы, из войны совершенно однозначно вышли Соединенные Штаты Америки.

Для американцев, потерявших 259 000 убитыми, что, учитывая их участие в боевых действиях на всем земном шаре, было относительно низкой — и свидетельствовавшей о рациональности ведения ими войны — цифрой потерь, мировая война содержала в себе чрезвычайно противоречивые аспекты, анализ которых еще продолжается. Чтобы указать лишь на некоторые проблемы, напомним хотя бы о том, что Вашингтон до 1944 года на удивление индифферентно относился к общеизвестной судьбе евреев в сфере немецкого господства. Примечательным представляется также и тот факт, что и после вступления в войну в 1941 году солдаты с черным и белым цветом кожи часто сражались в раздельных воинских частях. Кроме того, трудно себе представить, что в самой свободной стране мира свыше 120 000 американских граждан японской национальности были брошены в лагеря на Западном побережье, где царили наисквернейшие порядки ярко выраженного расистского толка [107].

С другой стороны, война имела своим следствием невиданную до того мобилизацию военных, технических и экономических ресурсов США. В 1944 году промышленное производство достигло 235 процентов своего довоенного объема. Переход на рельсы военного производства дал возможность скорее, чем ожидалось, преодолеть последствия экономического кризиса, разразившегося в конце 20-х годов. Сооружение заводов и строительство военных учреждений в обойденных до этого вниманием районах на юге и западе страны изменили ее экономические и демографические структуры.

Несмотря на неизбежное в конце войны резкое сокращение военных заказов, т. е. перевод военной экономики на мирные рельсы и на те проблемы, которые влекла за собой интеграция почти десяти миллионов возвращавшихся домой солдат, экономического коллапса, которого так опасались, в США тем не менее не произошло. Более того, получил развитие столь стремительный спрос, что по некоторым позициям возникли даже трудности со снабжением. Тут сыграли свою роль два фактора: сперва совершенно непосредственно сказалась накопившаяся за войну покупательная способность, а потом «благотворно» проявились экономические последствия «холодной войны».

В общественно-политическом плане можно констатировать, что если какая-то большая часть американского населения и достигла в послевоенное время такого уровня жизни, которого она раньше не знала, то чернокожие граждане так и оставались ущемленными во всем. Их доля в подъеме имела весьма скромные объемы. И хотя были законодательные инициативы по улучшению участи цветных граждан страны, равно как и программы по стимулированию получения образования для всех участников войны, эту центральную внутриполитическую проблему война не решила [108].

В плане же внешней политики Соединенные Штаты, даже если бы они и хотели, уже не могли вернуться к изоляции их части света, состоящей из двух континентов. Как национальные финансово- и экономико-политические интересы, так и геополитически-военная констелляция принуждали Северную Америку к действиям во всемирном масштабе. Это обстоятельство было понято и принято как большинством ее граждан — и это явилось решающим моментом, — так и обеими политическими партиями.

Во всяком случае, в результате войны в США существовал консенсус по поводу того, что национальная военная политика обязана исключить повторение Пёрл-Харбора и что Вашингтон должен оказывать влияние на международное развитие. И то, что Рузвельт сделал строительство Объединенных Наций — одного из важнейших всемирноисторических результатов войны — национальным делом и ООН получила свою штаб-квартиру в Нью-Йорке, было совсем не случайно. Президенту хотелось, чтобы его народ отождествлял себя с Объединенными Нациями. Таким образом, это должно было настроить его на ту новую роль, которую Америка играла в мире [109].

Единственную в своем роде позицию Вашингтон занимал также и потому, что никакая другая держава не обладала в 1945 г. атомной бомбой. Это оружие революционизировало большую стратегию во второй половине XX века и кардинально изменило нравственное состояние людей. А. Дж. Тойнби метко определил изменившуюся ситуацию, сказав: «Умирать за какую-то страну или за какое-то дело становится беспочвенным и бессмысленным актом героизма, когда можно неопровержимо утверждать, что во всеобъемлющей катастрофе страна погибнет вместе с патриотом, а дело — вкупе с его поборником» [110]. И этот сценарий проиллюстрировал свою реальность в войне с Японией, когда были сброшены первые атомные бомбы.