Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2
вернуться

Гейнцельман Анатолий Соломонович
Шрифт:

29 октября

ЧУЖИЕ

Холодный метелицы саван Покрыл золотые поля, Запрятался с овцами Лаван, Зарылся кузнечик и тля. Ах, бедная, бледная Пери, Зачем мы не взвились с тобой За неба свинцовые двери В безбрежности зал голубой? Зачем мы остались в сугробах Из белых, безжизненных звезд, Как будто бы в наших особах Нуждается снежный погост! Зачем, ах, зачем воплощенья Коснулся нас тяжкий ярем? Ведь не было нам повеленья Построить, как Ромул и Рем, Какой-нибудь град семихолмный Для жалких земных муравьев, А плакал от муки огромной Довольно и праотец Иов. Мы, Пери, с тобой по ошибке Попали в страданий юдоль, И создал ее без улыбки, Нечаянно Мира Король. Не здесь мы родились наверно, Не здешние души у нас, Голгофа, Синай и Лаверна Твердят, что мы гости на час. В озлобленном мире обиды Для духа бессмертного нет, И вспыхнет на дне хризалиды Эдема лазурного свет! И два мотылька бархатистых На Божий опустятся луг И в чашечках звезд золотистых Недолгий забудут испуг. А снова подобной ошибки Не будет во веки веков: Угрюмую землю улыбки Не могут спасти мотыльков!

2 ноября

НАРЫВ

На вселенной звездами усыпанном стяге  Застывающий мечется труп, Эллиптической мира покорствуя тяге, –  И на солнечный падает круп. А на прахе земном распростерлась отчизна,  Со вчерашнего утра мертвец, Но не много рыдает по мертвой на тризне  Благородных сыновьих сердец. Нет, как черви могильные въелись в нарывы  Все зловонные бедных мощей, У покойницы требуя жизни счастливой  И с курятиной свежею щей. Ах, как страшно тому, кто не инок могучий,  Кто не троицкий витязь Ослябль, Убежать бы! Не пустят свинцовые тучи,  А воздушный разбился корабль! Ах, взнестись бы опять по лазурной спирали  На священном латинском крыле! Ухватиться б за вечности синие тали  На несущемся в рай корабле!

4 ноября

ОЖЕРЕЛЬЯ МЕТЕЛИЦЫ

Раскрыли ставни. Нехотя в постели Я потянулся и открыл глаза: Мне снились раненые капители, Полуденные снились небеса. А тут из-за окошечек тюремных Замашут голые черешен ветки, Свинец небес и ржавчина подземных Теней мою осилуэтят клетку. Закаплет с крыш, послышится в столовой Испуганный переворотный шепот, – И день в Бастилии начнется новый, И черных мыслей заклубится копоть. Совсем не просыпаться лучше ныне, В годину лихолетья, лихоправья, В святыней унавоженной пустыне, Где озлобленность торжествует навья. Но чудо за оконным переплетом Я демиурговой увидел кисти: Жемчужно-голубым были налетом Воздухи крыты райских евхаристий, И мраморных качались ожерелий Неисчислимые на ветвях низки, И блики адамантами горели, На тополей взвиваясь обелиски. Фатой прелестнее весенней дважды Осиротелый расцветился сад, Но этот цвет, увы, был пух лебяжий, Накинутый на мрачный палисад, Но этот цвет, увы, был так холоден, Что мой восторг в кристаллы застывал, И мавзолеем вертоград Господен Казался, выглянувшим через вал Кладбищенский полярного собора, Мечты хранящего застывший прах, Где я под ледяной аркадой скоро В безбрежность мраморный уставлю зрак. Ах, камнем, камнем стать бы поскорее С крестом сложенными на грудь руками, В нависших ив ледяной галерее Запорошенным северным Гаутами. Ах, всё забыть! позор всего творенья! Кровавую нелепость бытия! Ах, белый лист начать бы сновиденьем Другого, полазурней, жития!

11 ноября

СТАНСЫ

Сверхъестественно зодчество мира, Объяснимого атома нет! С высочайшей вершины Памира Только всплеском лихи кастаньет И псалтыри трагичным аккордом Ты ответ вдохновительный дашь, По вселенной лазурным фиордам Необузданный правя чардаш. Сверхъестественен свиток историй Естества и планет и людей, Сверхъестественен род инфузорий, Как под прорубью царь Берендей. И последнего цветика стола Непостижна во веки веков, А у Божьего много престола Расцветает духовных цветков! Размахнись же смелее, как Гордий, И клубок рассечет лезвее, Голиаф зашатается гордый, Голиаф этот – знанье твое. Только мир семицветный ребенка, И на солнышке мыльный пузырь, И на курьих ножонках избенка – Заповедный души монастырь! Будь же тайной и ты сокровенной, Не хоти ничего изъяснить, Но пряди неустанно вселенной Голубую фантазии нить, А из нити сотки гобелены Для священного храма мечты У хрустальной струи Ипокрены, Где в безбрежность уходят мосты.

13 ноября

ГРАВЮРА

Необозримые клавиатуры Полей точены из слоновой кости, Кой-где сереют жалкие конуры, Храм-пятиглавок, бедные погосты. Свинцовый саван туго в диком поле Весь спеленал застывший горизонт, Кой-где в снегу, чернея, как бемоли, Торчит изодранных акаций зонт. Без цели, без толку змеит дорога, Заметены порошами пути… Как жутко всё, как холодно-убого, Как некуда творящему идти. Но степь беспутными вокруг покрыта, Как муравьи, они грызутся всюду Вокруг давно разбитого корыта, Антихристовому доверясь чуду. И пишет кровь на снеговом хитоне Причудливые всюду арабески, И адских рук при каждом новом стоне Слышны в метелях радостные плески. И столько всюду истого равенства, Свободы, братства, что скорей под гору б От долгожданного бежать вселенства Да по льду прямо головою в прорубь! Но в самом центре горестной гравюры Благоухающий лежит оазис, И сторожат его с зубчатой туры Роланд, Ламанчский Дон-Кихот, Амадис. Над ним лазурь сияет неизменно, Как голубой колодец, в нем весна, В нем в сонных травах вьется Ипокрены Сребристо-шепотливая волна; В нем кипарисы, митры черных пиний Глядят в зеркальные вокруг бассейны, В нем храм классически-певучих линий, Меж колоннад Эол в нем тиховейный; В нем в тереме загадочном принцесса, Шелками вышивающая шарфы, Духовные турниры без эксцессов И робкий шепот мелодичной арфы; В нем сам Христос с оливой Гефсимана Задумчиво шагает по аллеям, Как по холстам червонным Тициана, Склоняясь к скромно никнущим лилеям. Кто чрез метелицы пойдет завесу Со мной в мечты спасительный оазис? Кто вызовется охранять принцессу, Как Дон-Кихот, Роланд или Амадис?

14 ноября

КИПРИДА Элегия (1903)

Три дорийских колонны с углом архитрава На полуденном солнце извека стоят, Опаленные тихо колышутся травы И белеет отара смиренных ягнят. Змиевидно промеж золотистого дрока Голубое зерцало мерцает залива, И лепечет на взморьи со страстным сирокко Серебристая в камнях горячих олива. Погруженный, как статуя, в тень канелюры, Изможденный стоит молодой пилигрим, Чрез угрюмые яви плетущийся бури В осененный архангела куполом Рим. На плечах его узких простая котомка, А в бессильных руках, как у женщины, посох, И звучит его голос усталый негромко, Надорвал он его на конечных вопросах. И в предельно разверстых глазах, опьяненных, Как на эллинистических мумий портретах, Красота отражалась путей завершенных, Как полночное небо в зловещих стилетах. С девяти уже лет он бездомной каликой Обручился с мечтой на вершине Ай-Петри, От полярного круга к Элладе Великой Он за дочерью шел неутешной Деметры; С девяти уже лет он искал Афродиты Освященные чистою грезой уста, И кружились вокруг колыбели хариты У него фееликие ведь неспроста. Но увидел Киприды безглавое тело В сиракузском музее он только намедни, – И в душе его вдруг убежденье созрело, Что близки его огнепалящие бредни. И над мраморным торсом, казалось, приветно Наклонилась головка богини к нему, И уста ее были жемчужная Этна. Позабыл он свинцовую сзади суму, И отрепье плаща, и отекшие ноги, Православным поклоном почтил до земли Привидение Музы трагически-строгой, – И опять зашагал по юдольной пыли.

16 ноября

ДЕРВИШ

Вертись, дервиш, Вертись и пой: Ты рай узришь Перед собой! Вертись, дервиш, Вертись и пой: Слова – камыш В воде живой, Слова – родник, А твой язык Во рту – огонь! Ты борзый конь, Лишь захоти, Найдешь пути И без путей, Ведь ты ничей! Закрой окно, В степи темно, Закрой и дверь, За нею зверь, За нею явь. Себе поставь Алтарь внутри И воскури. Извне метель, Для гроба ель, Следы оков И кровь, и кровь. В тебе весна, И не одна – Их миллион! Как скорпион, Когда огонь Со всех сторон Тебя замкнет, Ты свой живот Горазд убить, А жизни нить Через рубеж Юдольных меж Перенести В алмазный сад, В руно вплести Небесных стад… Вертись, дервиш, Вертись и пой! Слова – камыш В воде живой, Слова – родник, А твой язык Во рту – огонь!

17 ноября

ЗАНАВЕСКИ

Позаботься, голубка, о келье, Чтоб могли мы хотя бы мечтать, Чтоб не видеть нам, как новоселье Будет править полдневная тать. Принеси мне в обитель гостинец И закрой мне в келейке окно, За окном же пусть будет зверинец, С глаз долой, так не всё ли равно! Принеси же скорей занавески И завесь от меня всё извне, Я же быстро Тоскану al fresco Напишу пред тобой на стене. Кто Италию видел однажды, Озвереть тот не может вовек, Не убьет его голод и жажда, Меж зверьми он всегда человек. Принеси же скорей занавески И божественный мне фолиант, Нам помогут словесные фрески, Флорентинец великий наш Дант!