Ранним утром я принесла сюда красно-белые клетчатые скатерти и большую корзину столовых приборов и теперь принялась накрывать столы. Я почти закончила с самым большим столом, где будут сидеть взрослые, когда услышала:

— Ку-ку!

Я сразу же узнала Сэрин голос и подняла глаза. Я помахала ей, она тоже махнула рукой.

На ней были белый махровый халат и черные очки. Ее иссиня-черные волосы были собраны в пучок, а руки заняты кружкой. Когда она подошла ближе, я увидела, что она чем-то удручена.

— Боже, я чувствую себя ужасно, — простонала Сэра, легко вскакивая на лавку возле одного из столов.

— Меня это не удивляет, — сказала я. — Доброе утро, мисс Совершенство.

Это было одно из «наших» прозвищ, которым я ее наделила еще в детстве.

— Доброе утро, Маленькая Мама, — ответила она, назвав меня так, как она изредка меня нежно называла.

Я усмехнулась и с грохотом бросила оставшиеся вилки и ножи на стол.

— О, пожалуйста, Мэл, — простонала она, — сжалься надо мной, перестань так громко стучать. У меня разламывается голова, я чувствую себя совсем больной.

— Знаешь, сама виновата, ты вчера не на шутку надралась.

— Спасибо, друг, за сочувствие.

Поняв, что она ничуточки не притворяется, я подошла к ней и положила руку ей на плечо.

— Извини, я не должна была тебя дразнить. Хочешь, принесу тебе что-нибудь от головной боли? Таблетки? Алказельцер?

— Нет, я уже приняла столько аспирина, что можно было бы убить слона. Я приду в себя. Пожалуйста, двигайся около меня очень осторожно, на цыпочках по траве, не стучи приборами и говори только шепотом.

Я покачала головой.

— О, Сэра, милая, ты сама себя наказываешь. Томас Престон Третий не стоит того.

Не обратив ни малейшего внимания на мое последнее замечание, она произнесла:

— Я полагаю, это говорит во мне еврейская половина, доставшаяся мне от Чарлза Финкелстайна… Именно это я унаследовала от моего дорого папочки: склонность к самоистязанию, тенденцию рассматривать все как национальную драму, считать это еврейской судьбой, на все смотреть мрачно.

— Давно ли ты что-нибудь слышала о Чарли?

Она улыбнулась и сделала гримасу.

— Боюсь, что давно. У него теперь новая жена, еще одна блондинка, стопроцентная американка,[4] как моя мать, так что ему теперь не до меня. Я позвоню ему на той неделе, чтобы узнать, как он там, и назначу встречу с ним и Мирандой. Не хочу снова терять с ним связь.

— Да, лучше и не надо. Особенно после того, как он тебя простил за то, что ты взяла фамилию отчима. И к тому же чисто англосаксонскую фамилию.

— Ты хотела сказать, простил мою мать! — воскликнула она, слегка повысив голос. — Это ведь она сменила мою фамилию на Томас, а не я; мне было всего семь лет, и я была слишком мала, чтобы что-то решать.

— Я знаю, что дело в твоей матери, — пробормотала я, переходя к дальнему концу маленького стола, который начала накрывать для детей.

Сэра сделала большой глоток кофе, потом поставила кружку. Сняв солнечные очки, она положила локти на стол и опустила на них голову. Ее большие бархатные темно-карие глаза следили за тем, как я продвигалась вдоль стола.

— Сколько народа у вас будет к ланчу, Мэл? — спросила она.

— Примерно восемнадцать. Я так думаю. Давай посчитаем: моя мама и Диана, ты, близнецы и Дженни, плюс я и Эндрю, получается восемь. Я пригласила Нору, Эрика и Анну, это уже одиннадцать. Еще будут три пары — Лоудены, Мартины и Коллены, — это будет семнадцать, и еще два ребенка — Ванесса, младшая дочь Колленов, и Дик и Оливия Мартины приедут со своим младшим сыном Люком. Итого я насчитала девятнадцать.

— Могу только поблагодарить Бога, что нам не приходится на всех готовить.

Меня рассмешило выражение ее лица.

— Я знаю, что ты хочешь сказать. К счастью, Эндрю нанял и привез сюда людей, которые будут готовить барбекю. Нора, моя мама и Диана помогут мне подавать.

— Я надеюсь, к ланчу я буду лучше себя чувствовать и смогу к вам присоединиться.

— Это не обязательно, Сэш. Отдохни. В любом случае, я здесь накрою стол с закусками, поставив на него заранее салаты, хлеб, вареную фасоль, вареный картофель и кукурузу. Только сосиски, гамбургеры и жаркое нужно будет приносить сразу же на противнях от жаровни в кухонном дворе.

Сэра кивнула головой, но некоторое время молчала. Она сидела, глядя в пространство, и лицо ее было задумчиво. Затем она медленно произнесла:

— Твоя мать выглядит, как кошка, которая сегодня утром съела канарейку.

— Что ты имеешь в виду?

— У нее блестят глаза, и она не переставала улыбаться мне все время, пока я делала себе гренок. И, без сомнения, это была самонадеянная улыбка, даже немного самодовольная.

— Я думаю, что могу тебе сказать… — начала я, а затем заколебалась.