— Быть матерью очень трудно, Тед. Но никто этого не признаёт.

— Ну так уж повелось. Пока он маленький, никуда от этого не деться. Но ведь он очаровашка, не так ли?

Он просто не хотел слышать её. Он же первым повернулся на бок и заснул.

Она продолжала хранить свои маленькие тайны. Но лучше ей от этого не было. Большим счастьем запомнился тот летний день, когда Билли пописал в горшочек.

— Ура, Билли! — зааплодировала она, и Тед тоже стал хлопать в ладоши, и к ним присоединился Билли. Наконец стало ясно, что воспитание даёт свои плоды.

— Хочу писать, — сказал он через несколько дней, сам по себе, подошёл к горшочку и пописал, и когда Тед позвонил домой сообщить, что заключил колоссальную сделку, у Джоанны тоже были хорошие новости: «Он сказал «хочу пописать» и сам всё сделал». Она радовалась, словно это достижение приходилось на её долю.

Билли было уже два года. Мать Джоанны имела все основания утверждать, что он не доставляет никаких хлопот. Порой он бывал упрям или не слушался, но он явно рос как личность; и от того примитивного существа, который засовывал сыр себе в ухо, он уже стал превращаться в полуцивилизованную личность, которую можно было рискнуть взять с собой в воскресенье в китайский ресторан. Она позволяла ему смотреть телепередачу «Улица Сезам», и он сидел у экрана, моргая и почти ничего не усваивая. Но у неё высвобождался час свободного времени.

Тед же был явно на подъёме. В молодые годы он только нащупывал свой путь, чураясь агрессивности и напора в своих поисках, и к тридцати девяти годам стал толковым и знающим специалистом. В прошлом году Нью-Йорк дал ему возможность, отнюдь не расшибаясь в лепёшку, заработать двадцать четыре тысячи долларов, больше, чем когда-либо у него было, — и это был ещё далеко не предел. Стараясь быть в курсе дела, он работал, не считаясь со временем, и его непосредственный начальник, шеф отдела рекламы, назвал его «моя правая рука». Он не тратил время на выпивку в одном из кабачков, излюбленных его коллегами. Он не отпускал двусмысленных шуточек в адрес девушек в офисе. Он был семейным человеком. Дома его ждали обаятельная жена и чудесный ребёнок.

Уик-энды доставляли ей небольшое облегчение, когда они вместе занимались делами или когда Тед мог взять на себя Билли хотя бы на часть дня, и она могла отправиться за покупками для себя или просто уйти из дома. Если бы коллеги спросили его, что значит воспитывать ребёнка, он бы искренне заверил их, что это прекрасное занятие, но не рискнул бы утверждать это дома, где Джоанна проводила большую часть времени, пытаясь что-то сделать, пока Билли занимался кубиками в гараже — «Нет, поиграй со мной, мама!» — и к четырём дня у неё уже закрывались глаза и она с трудом удерживалась до пяти часов, чтобы не хлопнуть бокал вина.

К элементам светской жизни относились регулярные обеды с друзьями, которых время от времени они приглашали и к себе. Их занимали вопросы женского движения, порой разгорались дискуссии о роли женщины, после чего мужчины отправлялись на кухню мыть тарелки. Если Теду порой удавалось встречаться за ленчем со старыми друзьями, то у Джоанны старых подруг не осталось. Если не считать Эми, бывшую учительницу, с которой она встречалась на игровой площадке. Они беседовали о детях.

— Тед, я хотела бы пойти работать.

— Что ты имеешь в виду?

— Я просто рехнусь. Я не могу безвылазно проводить всё время с двухлетним ребёнком.

— Может, нанять приходящую няню?

— Меня не интересуют пара свободных дней в неделю.

— Джоанна дорогая, малыши нуждаются в матери.

— Линда работает. Она выходит в мир, она чувствует себя личностью. А я торчу здесь с Билли, Джереми и их Клео, которая не может дождаться, пока я не появлюсь, чтобы она могла смотреть «Как мир перевернулся».

— А ты сама смотришь?

— Не вижу тут ничего смешного.

— Хорошо. А ты думала, чем бы хотела заниматься?

— Как я прикидываю, тем, что я и делала.

— Но в любом случае придётся платить домработнице или сиделке, или кто там будет. Я хочу сказать, у нас нет столько денег, а твоя работа будет приносить сплошные убытки.

— Убытки и так существуют. В том, что происходит со мной.

— О чём ты, собственно, говоришь? Трудно поверить, что слышу это от матери. Билли просто великолепен.

— Я теряю интерес к Билли. Я устала от глупых игр с двухлетним ребёнком и его глупых кубиков. Ты говоришь о нём, как о взрослом человеке, а я ползаю по полу гаража.

— Видишь ли, всё это быстро забудется. Помнишь, как ты уставала от своей работы?

— Значит, я буду делать что-нибудь другое.

— Что? Каким образом ты можешь прилично зарабатывать?

— Как-нибудь. Ведь я занималась отношениями с общественностью, не так ли?

— Ты была просто секретаршей, Джоанна, вот ивсе.

— Вот и нет. Я была помощницей у…

— Не лицемерь сама перед собой. Ты была обыкновенной секретаршей.

— Понимаешь, что ты отвратителен?

— Но это правда. Прости. И я не вижу смысла в том, чтобы нарушать налаженную жизнь двухлетнего ребёнка лишь для того, чтобы ты могла быть секретаршей в какой-нибудь конторе. Для тебя это в прошлом.