Жена, твои несчастны уши. В дырявые сосуды их Вливаю только что блеснувший, Еще не остуженный стих. Я знаю, знаю, знаю трижды, Что ловишь ты прекрасных мух. Когда читаю, не горишь ты, И где-то в тряпочках твой слух. И слышу смех твой полудетский… То звон строки, словечек бой Сквозь тень, уснувшую мертвецки, Твоей ресницы голубой. Но, друг ближайший мой, пойми ты, Что никогда так одинок, Как в этот век, тоской облитый, Поэта не бывал венок. И снежную страницы скатерть Вино тоски облило сплошь. И в час зеленый на закате Поэт, как правду, ценит ложь.
96
Белый свет безбрежен, Белый океан. Смерть зарею брезжит, Тушит звезды ран. Корабли да вьюги Пашут нашу гладь. На зеленом юге Северу пылать. Быть снегам и пене, Выть луне и псам. В сердце песнопенье Утоплю я сам. Никому навстречу, Руку никому. Тишиной отмечу Голубую тьму.
97
О, ночь, я вновь твою свирель ищу. Упал как занавес закат. Конец неконченому зрелищу, И звезды свищут и галдят. А ты с луною целомудренной. Под ней земли живой экран. И парики садов напудрены. И блеск из окон, глаз и ран. И бледные гиганты прыгают. Кто пьян, кто счастлив, кто казнен. А день встает злаченой книгою И скупо счет ведет времен.
98
Черные строф кружева. Белые плечи страничек. Пальцами песню жевал, С адом безумья граничил. Слушал, как движется ящер С воем о будущем Канте, Видел, как Дарвин блестяще Тянет в лесах канитель. Пену прибоев оскаля, Челюсти рвал океан. Жрет Атлантиду каналья, Давится левиафан. Звери стекалися в груду, Звездно из них человек… Люди сливаются… будут Новые звери в траве.
99
Я только пел, я не курил: Семашки слушался попросту. Теперь чуть звезды, – до зари За папироской папироску. Я звезды на бумагу свел, Зашелестели ярче, звонче… И вьется золотым червем, Клубится папиросы кончик. И снится мне в ночной печали, Что в Атлантиде за тоску Не лаврами певца венчали, А вениками табаку.
100
Я хочу незаметным пройти, Чтобы волны пустыни бескрайной Схоронили навеки пути, Искривленные горкою тайной. Чтобы шли караваны столетий По могиле песчаной моей. Чтоб никто, чтоб никто не заметил Схороненных, как золото, дней.
101
Сколько вывесок и кличек, Сколько лавров и хулы… В шторма час кого приспичит В цепи строк ковать валы? В шторма час – стихий прогулка, Плоть их – бешеной рекой… Кто же их окликнет гулко? – Но тюремщик есть такой. Режет волны. Сталью вырос. Кровью черной льет душа. Ночь схватил за лунный вырез, Звездно краски он смешал. Дикий мед – из львиной пасти, Из кишок себе венок… И зовут безумца мастер, И тот мастер одинок.
102
Есть Нетова земля. Для многих Ее не существует, нет. Но строки вьют ее дороги, Цветами вьют иных планет. Весна и осень на земле той Живут как сестры меж собой, Зима похожа там на лето, Рассвет на вечер голубой. И тишина в траве высокой Поет кузнечиками там. И бегают земные соки Струями плоти по листам. И Пан, боготворимый всеми, Великий, вечностей пастух, В прекрасном стаде, как в гареме, На славном тешится посту. И раскрывает лапы шире И стебель комкает луча. И где-то там, в далеком мире Поэт курчавый величав.
