— Нет!

— Тогда в чем дело?

— Я же сказал!

Он начал закрывать окно.

— Нет, постойте! Мне кажется, там в лесу кого-то убили!

Мистер Эванс остановился и посмотрел на меня сверху вниз. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, и его железные зубы блеснули в лунном свете.

— Пожалуйста, мистер Эванс. Впустите меня!

Наверное, что-то моем голосе убедило его, а может быть, он просто хотел стукнуть меня за то, что я поднял его с постели, но, так или иначе, через пару минут лестница заскрипела под тяжестью его шагов и он отодвинул засов. Я влетел в прихожую и, не говоря больше ни слова, схватил со стола телефон, набрал 999 и закричал в трубку: «Полиция!»

Они приехали через полчаса, два толстяка в сине-белой машине, и первое, что они сказали, было:

— Да что у вас тут сегодня происходит?

— Не знаю, — сказал я.

— Сначала эта стычка на дороге… — Полицейский махнул рукой в направлении холма, откуда раздавались сирены. — А теперь это… — Он вытащил блокнот. — Ну-с, так, значит, заявитель утверждает, что обнаружил в лесу тело человека, повешенного на дереве. Это вы звонили? — спросил он мистера Эванса.

— Нет, не я. Он, — хозяин ткнул в меня пальцем.

— Ну-ка, сынок, — полицейские подошли ко мне поближе, — пил сегодня, признавайся? Что пил? — Один из них принюхался. — Небось перебрал выдержанного яблочного сока?

— Так я и думал, — сказал мистер Эванс.

— Ну что, признавайся, пил?

— Да ни хера я не пил! — заорал я. — Не пил я, понятно? Не пил! Пошли, я покажу вам, что я видел.

— Не стоит… — нахмурившись, сказал тот, что был толще, — употреблять такие слова. Совершенно необязательно. — Он полез в карман. — Кстати, мы можем тебя арестовать за оскорбление власти…

— Давайте арестовывайте, но сначала пойдемте со мной, я покажу вам! — Я кубарем скатился с лестницы и замахал на них руками. — Быстрее!

Обернувшись, я увидел, что за моей спиной мистер Эванс крутит пальцем у виска, а другой рукой как бы подносит ко рту кружку. Полицейские понимающе кивали. На мгновение мне показалось, что они вообще не пойдут со мной, но затем они все-таки двинулись со двора и последовали за мной в сторону поля.

Я шел впереди, все время пытаясь не слишком сильно убегать вперед. Я-то привык бегать по полям, а эти два бедняги сразу запыхались, сопели, тяжело дышали, а потом один из них прикрикнул:

— Да не несись ты так!

И я остановился, чтобы им легче было меня догнать. Через пятнадцать минут мы уже стояли под тихо качающимся телом, они осветили его фонариками, и один пробормотал:

— Вот черт!

А другого в это время выворачивало в кусты.

— Когда ты обнаружил тело?

— Около часа назад. Может быть, меньше.

— Ты что-нибудь здесь трогал? Передвигал?

— Нет.

— Ты уверен?

— Конечно уверен!

Полицейский попытался настроить рацию. Сигнала не было.

— Ладно. Стен, приведи себя в порядок и отправляйся к машине.

Стен опять склонился над землей.

— А ты, — повернулся ко мне толстяк, — не уходи далеко. Ты нам еще понадобишься.

Остаток ночи прошел в суете. Приехало подкрепление, место вокруг тела оцепили. На рассвете приползла «скорая», набитая полицейскими с фотоаппаратами, чемоданчиками и ящиками. Все они расположились у опушки леса. Я отправился к себе в трейлер и часок вздремнул, а потом пришло время доить коров. Я работал как в тумане: ноги ватные, глаза закрываются на ходу, а в носу стоит запах ужаса. Когда я не думал про болтающее тело, я думал о Спайке. Я представлял себе, как он сидит в своем дурацком гараже под дурацкими пучками сушеной травы с дурацкой улыбкой на дурацкой физиономии. И как он тянет свои долбаные ручонки к растениям и гладит их по долбаным идиотским листикам. Ну зачем, Спайк? Ну почему ты не слушаешь, что тебе говорят? Зачем ты слушаешь только свою жадность, хотя жадность тебя вот-вот заведет в беду, так что даже сам не заметишь? Может быть, в этом-то все и дело. Если ты представляешь себе эту беду, то ты от нее защищен. Или что-то вроде того. Не знаю. Не все ли равно? Но мне было не все равно, хотя это уже мои проблемы.

Я повел коров на пастбище — хотя что это за пастбище такое: вся трава выжжена солнцем, над полем пыль столбом стоит, роса не в силах оживить мертвую зелень, только птицы разевают рты на изгороди, — и тут ко мне устремились два полисмена, и один из них спросил:

— Эллиот?

— Да.

— Эллиот Джексон?

— Ну? Я это.

— Это ты нашел тело?

— Ну я.

— Я детектив Поллок, а это следователь Браун. Мы хотели бы задать тебе несколько вопросов.

— О’кей.

— Нам придется отвезти тебя в участок.

— Это зачем?

— Ну, ты наш основной свидетель, нам надо записать все твои показания.

— Ну хорошо, дайте мне пару минут, я хоть умоюсь.

— Давай, только по-быстрому.

Я пошел в трейлер, разделся до пояса и как смог ополоснулся. Вода сбегала по телу, и я думал о том, что было бы клево вот так же смыть с себя воспоминания: запах крови и ужаса, скрип веревки, прыгающие лучи фонарей. Через десять минут я уже сидел в полицейской машине по дороге в Тонтон и не узнавал мир вокруг меня. Цвет полей, волосы полицейских, деревья, небо, дорога, даже салон машины — все как-то неприятно плыло и пульсировало перед моими глазами. Я раньше никогда не ездил в полицейской машине, и сейчас у меня почему-то возникло ощущение, что меня проглотила собака и я трясусь в собачьем пузе. Рация трещала, скучающий голос произносил слова, которых я не понимал. Я сказал: