— Но наш разговор еще не окончен, — недовольно пожевал сухими губами старик.

— Конечно, уважаемый Аветис, — заверил его Куница. — Мы же никуда не уходим.

Тем временем, внук покойного Мкртыча торопливо смахнул со стола на широкое расписное блюдо остатки зелени и высыпал на освободившуюся столешницу содержимое торбы.

От вздоха удивления не удержался даже седобородый старик. Да и было от чего! Ведь на столе возникла немалая, в несколько мужских пригоршней, кучка самоцветных камней, золотых монет и драгоценных украшений, стоимость которых даже с первого взгляда была огромнейшей. Сравнимая по цене с несколькими каменными домами в любом городе.

— Что ж, — в отличие от возликовавшего сына, старый купец только еще больше нахмурился. — Я вижу два возможных и более-менее приемлемых толкования всему происходящему… Либо мой отец, уважаемый купец из города Ужали, Мкртыч Ованесян был глупцом и филантропом, либо — Никифор из Галича стал по неведомой мне причине, чрезвычайно ему дорог и близок. Гораздо дороже родного сына и всей остальной семьи. Что, ни в коей мере не соответствует действительности. Уж я-то хорошо знал своего прижимистого и рачительного в каждой мелочи отца! А это значит, уважаемые гости, что я настоятельно прошу вас снизойти до правдоподобных объяснений, или — буду вынужден потребовать, покинуть наш дом, вместе с этими странными деньгами. Из сумбурных объяснений своего сына, я знаю, что вы оказали нашему дому неоценимую услугу, и только поэтому сейчас сделаю вид, что мы разговариваем впервые. Обычно, я так никогда не поступаю. Ибо любые клятвы человека хоть единожды солгавшего, не заслуживают на доверие и в дальнейшем.

С каждым произнесенным словом голос старого армянина крепчал и приобретал надлежащую властность. А к концу речи стало совершенно понятно: кто в этом доме настоящий хозяин.

— Итак, я вас слушаю! — резким движением ладони старик заставил замолчать, пытающегося что-то возразить, сына и выжидающе уставился на Куницу. И была в его взгляде такая непререкаемая сила, что молодой казак поневоле смутился.

Врать не получалось, а правду открывать не хотелось — еще неизвестно, как дело обернется. Может армяне весь найденный клад потребуют? Или, чего доброго, посчитают их наследниками разбойничьего атамана, и отомстить захотят? Да мало ли что взбредет человеку в голову при виде эдаких деньжищ?

Выручил Тараса, поднаторевший в разного рода словесных баталиях, бывший иезуит-опричник.

— От вашей проницательности, уважаемый Аветис Мкртыч-оглы, можно только позавидовать, но, увы, вам придется довольствоваться уже сказанным и принять это совершенно неуклюжее объяснение, — чуть понизив голос начал убеждать старика Орлов. — Потому, что от этого зависит слишком многое. В том числе и жизнь вашей — красотой подобной восходу солнца — внучке Аревик.

— Что это значит? — впервые оторвал взгляд от кучи золота, как бы опомнившись, Ваграм. — Вы знаете: что случилось с моей дочерью? Где она? Что с ней? Она жива?

— Увы, что именно произошло в вашем доме, нам доподлинно неизвестно… — вместо Василия ответил Степан. — Но, могу заверить, что девушка еще жива, и ее чести, в ближайшее время, ничто не угрожает. Я почти уверен, если поторопиться, то Аревик еще можно спасти…

— Так чего же мы ждем! — вскочил с места взволнованный купец. — Где она? Надо немедленно звать стражу!

— Увы, Ваграм-джан, девушке угрожают те же злые силы, что напустили на ваш дом злыдни. И помочь в противоборстве с ними, сможем только мы, — как можно убедительнее промолвил белобрысый крепыш. — Нет, я совсем не хочу вас уверить, что в мире нет других борцов с нежитью и нечистью… но, в данный момент, рядом только мы трое. А освободить Аревик необходимо еще до сегодняшней полночи. Как видите — времени совсем в обрез.

— Что же вам надо, чтобы спасти ее? Денег?! — отчаявшийся отец уже плохо соображал, что говорит. — Берите все!

Василий встал из-за стола, подошел к нему, приобнял за плечи и усадил на место.

— Успокойся, Ваграм! — повысил голос старик. — Я все понял Для того, чтобы сразиться с похитителями нашего Солнышка, этим витязям нужно очистить совесть или душу, или — и то, и другое сразу. А вот эти, лежащие на столе сокровища, каким-то образом ее отягощают. Я верно понял?

— Дедушка Аветис, вы неподражаемы! — восхищенно воскликнул Степан, сплеснув ладонями. — Что называется: не в бровь, а между глаз! Все именно так и обстоит. Но, для успокоения вашей чести, я могу поклясться спасением собственной души в том, что на этих драгоценностях нет пролитой нашими руками крови. И ваши они по справедливости. И Божественной, и человеческой!

— Ну, что ж… — задумчиво протянул седобородый армянин. — Почему-то мне хочется вам верить. И я приму принесенные в дом деньги, не задавая больше ни одного вопроса. Но, если когда-нибудь, кто-либо из вас решит их забрать — мы с сыном возражать не станем. Считайте, что долг возвращен, а ценности переданы на хранение.

"Слово сказано! — отозвался Призрак. — Хранители кладов его услышали. Одна часть условия выполнена!".

— Ну, вот и славно… — Куница уважительно поклонился мудрому старику. — Пора в путь, други. Время не ждет… А нам еще для вас лошадей хоть каких сторговать надо.

— А как же… — купец хотел хоть что-то расспросить о дочери, но Степан опередил его.

— Ждите нас с Аревик, уважаемый Ваграм… К утру — либо вернемся все вместе, либо…

— Зачем думать о плохом, юноша? — остановил его дедушка Аветис. — Уверяю вас, завтра утром, за этим же столом… Нет — в обеденной зале! Ты слышал, сын? Завтра мы будем завтракать и громко петь… Кто не знает, что песня, спетая вместе с настоящими друзьями, угодна Богу не меньше самой искренней молитвы? Потому — как такая песня очищает душу и ведет к свету… Ступайте, витязи. Господь с вами! Ваграм! Очнись и не сиди сиднем! Лучше займись лошадьми и прочим…