Костер на другом берегу залива погас.

И был другой день.

Хуан с неизменной трубочкой сидел на самой верхней площадке маяка, созерцательно уставившись в сторону горизонта.

– Горе ты наше! Доторчишься когда-нибудь! – крикнула ему Герда, прижав ко лбу ладонь козырьком.

– Я не торчу – я ищу нирвану, – сообщил со своей высоты Хуан.

Грустная Саша почесывала спящего Пацифика.

Подошел Скелет, гордо демонстрируя грампластинку в ярком конверте:

– Лукай! Мне Малой на день рождения «Пинк Флойд» подарил.

– А у тебя что, сегодня день рождения? – удивилась Саша.

– Не, у меня в декабре.

– А почему же он сегодня подарил?

– Это он заранее. Мало ли что зимой будет... Герда! Зацени!

И Скелет пошел хвастаться Герде, которая упоенно мастерила феньки из бисера.

А Саша ушла в сараюшку, плюхнулась на матрац, положенный на пол и застеленный лоскутным одеялом, – свою постель.

Заботливый Скелет нахмурился, взглядом показал Герде на Сашу.

Герда снисходительно хмыкнула, но, отложив свое рукоделие, пошла в сарай.

– Чего киснешь? Пошли купаться? – предложила Герда.

– Не пойду я, – Саша даже головы не повернула.

Герда подошла ближе, вопросительно склонила голову.

– Мне, наверное, вообще лучше уехать, – глухо пробормотала Саша.

Герда присела рядом с Сашей на матрац:

– Из-за Солнца, что ли?

– ...Мне кажется, он просто посмеялся надо мной, – неожиданно призналась Саша. – Привез и бросил. А я, как маленькая глупая девочка, навоображала себе...

Герда перебила Сашу с возмущением:

– Да ты что?!! Это ж надо такое придумать про Солнце! «Привез и бросил»! Да ты совсем не знаешь Солнце!

Саша хмуро посмотрела на Герду.

– Ты, что ли, знаешь?

– Знаю!

– Ну и сколько ты его знаешь?..

Герда задумалась и усмехнулась:

– Всю жизнь.

Герда отвернулась и глухо призналась:

– И любила его, кажется, всю жизнь... Ну, обычно, как девушка... А когда ты появилась... Мне очень обидно стало. Хотя, если честно, он не говорил мне, что любит, мы даже не... не встречались. Но я надеялась. До тебя. А сейчас поняла: я могу его любить как друга. Это тоже счастье... Но тебе я не обещаю, что мы подружимся. Понимаешь?

Саша кивнула и спросила:

– Так ты думаешь, что я для него что-то значу?

– Он же Солнце, – горько улыбнулась Герда. – Солнце не может греть кого-то одного и принадлежать кому-то одному не может.

– Я так не умею, – подумав, призналась Саша.

– Дело твое, – пожала плечами Герда, – но, конечно, я могу и ошибаться... блин, что-то я слишком добрая сегодня... не к добру. – Герда поднялась и пошла во двор.

– Ну и что же мне – сидеть и гадать: придет он сегодня, не придет... – беспомощно спросила Саша вслед ей.

Герда бросила через плечо:

– Кстати, баба Оля классно гадает!

А баба Оля вошла в дом с миской зеленого гороха с грядки. В кухне Кореец, отдавшись творческому порыву, расписывал диковинными цветами, петухами, птицами белоснежные стены печи.

– Только не ругайтесь, – предварил возмущение бабы Оли Кореец. – Не понравится – все закрашу.

– Да чего уж, рисуй, – махнула та рукой, – мой Колька тоже рисовать любил. Говорил: «Я, мам, в город поеду на художника учиться».

– А выучился на кого? – спросил Кореец, выводя кисточкой затейливое петушиное перо.

– Да ни на кого он не выучился, – просто ответила баба Оля. – Погиб на войне. Ему в сорок первом и семнадцати еще не было, так он в паспорте цыфирку подрисовал – и в военкомат. Художник...

– Война... – вздохнул Кореец.

Баба Оля вздохнула, устроилась за столом, принялась лущить горох:

– ...Все как вот горошинки из стручка повыкатились. И муж мой погиб – правда, до Сталинграда успел дойти. Свекор – тот без вести в плену пропал. Мамку немцы убили – у нас тут немцы стояли. Говорят: «Хлеб есть?» А она: «Нету». Они – к подвалу, проверить. А в подвале она меня прятала. Я краси-и-ивая тогда была. Она: «Не пущу!» Так им что – стрельнули, глазом не моргнули. А отец вернулся, да... Без ноги, правда. Но и то – как радовались! Только он болел потом сильно – контуженый был. И помер в сорок шестом.

Кореец отложил кисти, присел рядом с бабкой, обнял ее за плечи.

– А я вот всех пережила, – с легким сожалением сказала баба Оля. – Такие дела...

Падали в тарелку крупные горошины.

Набравшись решимости, Саша все же поднялась и направилась к бабе Оле.

Она зашла в дом, увидела Корейца, остановилась в нерешительности. Но Кореец, догадавшись по испуганному Сашиному лицу, что дело у нее важное и секретное, встал со скамейки, вышел во двор.

– Бабушка... – вышла из тени и попросила елейным голоском Саша, – погадайте мне, пожалуйста.