И люди русские поднимаются, в глазах у них — у всех до единого, включая и детей малых, — уж засветился огонь недалёкой Победы.

А заводы и пашни, и дома наши, что разрушили изверги, мы возродим заново. Гитлеровцы тоже ведь много порушили, а народ русский и другие наши братские народы поднатужились и за пять лет восстановили своё хозяйство. Так будет и впредь. Но вот славу свою чёрную наши недруги не избудут, не погасят никогда. Это верно, что русский народ незлобив, но даже и при большом желании он не в силах будет забыть боль и страдания, нанесённые живым, и стенания тех, кому не дали родиться.

Всё это — о делах наших общих, о делах государственных да народных, но есть и жизнь моя личная. Есть книги, над которыми я работаю, есть академия, забирающая много сил и внимания, есть планы и мечты…

Многое берёт на себя Люша. Она печатает книги, рассылает их по всей стране и за границу, ведёт беспрерывные телефонные разговоры с читателями, с членами академии; готовит еду, моет, стирает… Как ещё тянет свой воз? Как управляется?

В то время я писал роман о судьбе Москвы, о её уже наступившей гибели. И назвал я свой роман «Похищение столицы». А эпиграфом к роману избрал стихи Дениса Давыдова:

И тут же другой эпиграф:

Очертания айсберга скрывала ночь, и мы увидели его в тот момент, когда ни отвернуть в сторону, ни сбавить ход мы уже не могли.

Из воспоминаний австралийского морехода

В 2001 году роман напечатали. Слава Богу! Напечатали. И опять в самой почётной и престижной серии «Русский роман». Как трудно было печатать книги в прежнее советское время! Железнозубая цензура выскабливала каждую мысль, если она хоть с какого-нибудь боку казалась крамольной. Глазастые рецензенты, а затем редактора обсасывали страницы со всех сторон. А если кто-нибудь из них дал «слабину», тут уж его свистали наверх, то бишь к церберу, который мог и сделать выговор, и лишить премии, а то и уволить с работы, то есть к главному редактору, каковым и мне пришлось быть несколько лет.

Теперь — всё проще, демократы всё позволили. Они, конечно, сделали это для своих, для тех, кого раньше называли диссидентами и кто яростно вычищает из русской литературы язык Пушкина и заменяет его языком извозчиков, а министр культуры, вернее бескультурья, похожий на орангутанга, Швыдкой с телеэкрана кричит: русская литература не может быть без мата… Они, конечно, эти швыдкие, захватившие власть, раскрыли широкую дверь для себя, для своих, но и мне каким-то чудом удалось протиснуться в эту дверь и печатать свои труды. Вот, кажется, уж и восьмую книгу, написанную в Питере, Люша напечатала, а я уж готовлю очередную книгу.

Люция Павловна умудряется печатать всё новый и новый роман. И заводит переиздания. А сколько тут хлопот, сколько сил и ловкости, сколько ума в переговорах с издателями, дипломатических ходов и выходов. Она всё находит. Ты только успевай писать, а она устроит, внедрит, напечатает… Люша! Вот паровоз, который тащит все мои издательские проблемы.

Итак, успевай писать! Да так, чтобы каждая очередная книга была лучше, сильнее предыдущей. Это мой принцип. Если я замечу, что это у меня не получается, брошу перо. Слабых книг, бесцветных, бессодержательных написано довольно. А сейчас только такие и пишутся. Лишь бы был разбой, секс… Среди пишущих и раньше было много молодцов с двойным гражданством, а теперь они чёрным вороньём обсели русскую литературу, рвут её на части, терзают.

Ну, а как же определить: стоящую ты книгу написал или пустую и даже вредную?.. Если сам оцениваешь свой труд, можешь ведь и ошибиться.

Да, сам себе — плохой судья. А вот читатель!..

Я слушаю читателя, критиков, товарищей по литературному цеху. Одобряют — значит иди дальше. Пиши и пиши, пока не увидишь на лице читателя кислую мину. Тогда бросай. И немедленно. Помни: тебе уже много лет. А татарин, как рассказывал мне Фёдор Григорьевич Углов, ему сказал: шестьдесят лет пришла — ума назад пошла. А мне уже и восемьдесят стукнуло. Тут уж надо проявлять особую бдительность. Про такой-то возраст татарин мог бы сказать: восемьдесят лет пришла — ума совсем ушла. Может быть, уж и хватит. Отвоевался. Бери шинель, иди домой. Ан, нет, неймётся. А тут еще читатель пишет лестные письма, ждёт новых книг.

Писем получаю много, очень много. Присылают деньги. Вот Николай Фёдорович Серовой из Волгограда прислал тысячу рублей, Вера Ивановна Бушара из Москвы — сто долларов, Людмила Николаевна Кривова из Башкирского городка Белебей — тысячу рублей, Маша Трезорукова из Америки — сто долларов. Книг не просят, они у них есть, а деньги шлют.

Обычно на обратной стороне перевода в адрес автора пишут ободряющие слова. Николай Фёдорович Серовой написал: «Я рад за Ивана Владимировича — его неиссякаемое творчество на благо России. Примите и мой скромный вклад на издание новых книг. Пока их читаешь — живёшь вне Содома и Гоморры. Здоровья вам, успехов! С нами Бог!..»

Из Выборга пишет Георгий Васильевич Отке: